Calm (8-14)

[wickedfascinations]

Я не хочу плодить записи для каждого из драбблов, так что по мере появления новых эта запись будет подниматься и обновляться.

Название: Calm
Фандом: One Piece
Автор: Econstasne
Персонажи: Сэр Крокодайл/Донкихот "Коразон" Росинант, Сэр Крокодайл/Донкихот Дофламинго, Донкихот Дофламинго/ОС, Трафальгар Ло/Монки Д. Луффи
Рейтинг: PG-13
Размер: 12 000 слов
Жанр: драма, soulmate!AU, сборник драбблов
Дисклеймер: персонажи принадлежат своим законным владельцам

8. Предложение

8. Предложение

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Крокодайл, не поднимая взгляда от разложенных на столе документов.

Это далеко не первый раз, когда Дофламинго ищет его компании, но раньше тот по крайней мере не смел заявляться к нему домой.

— Соскучился.

Абсурдное заявление все-таки вынуждает Крокодайла оторваться от бумаг и наградить названного гостя скептическим взглядом. Дофламинго отвечает извечной улыбкой, затем соскальзывает с подоконника и подходит к столу, останавливаясь неприлично близко. Крокодайл старается не показать, как нервирует его подобное положение, не поднимается на ноги, чтобы не смотреть снизу вверх. Впрочем, при их разнице в росте толку от этого не будет все равно, что, вне всякого сомнения, никогда не перестанет его раздражать.

Краем глаза Крокодайл замечает, как Дофламинго тянется к его крюку, и предупреждающе хватает за запястье, останавливая движение. Несколько мгновений они молча смотрят друг на друга. Взгляд Дофламинго нечитаем за стеклами очков.

— Я думал о том, что ты сказал тогда, — говорит тот спустя некоторое время, без труда высвобождая руку и отступая на несколько шагов. — Про метку.

Крокодайл напрягается. Он предпочел бы вовсе никогда не поднимать эту тему — с кем бы то ни было, но с Дофламинго в особенности.

— К чему ты клонишь?

— У меня есть для тебя предложение, — заявляет Дофламинго, бесцеремонно разваливаясь на диване и закидывая ногу на ногу.

Крокодайл едва сдерживает желание скрипнуть зубами.

— В самом деле? — тянет он, не особенно скрывая своего недовольства.

— Знаешь, Кроки, ты можешь хотя бы время от времени не воспринимать абсолютно все, что я говорю, в штыки.

Крокодайл криво усмехается. Он бы выбрал иное выражение.

— За все время нашего знакомства я не помню, чтобы ты хоть раз сказал что-то стоящее.

— Твои слова ранят меня в самое сердце, — Дофламинго драматично прижимает руку к груди, но его улыбка становится только шире.

— Ты собираешься переходить к сути? У меня еще много дел.

— К сути? — Дофламинго задумчиво трет подбородок, будто вспоминая, зачем вообще пришел. — Ах, да! Мое предложение. Все предельно просто и очевидно. Ты не помнишь свою метку, мне плевать на мою…

Крокодайл едва заметно хмурится. Кого Дофламинго пытается обмануть? В их прошлую встречу тот не вел себя как человек, которому плевать, что было даже слишком очевидно.

— Я даже думать не хочу, к чему ты сейчас ведешь, — сухо говорит Крокодайл.

— А, но ты уже и так знаешь.

Крокодайл поджимает губы. Чертов фламинго знает его слишком хорошо. Впрочем, предложение не так просто было истолковать превратно, но он надеялся немного потянуть время — по крайней мере, пока не поймет, что за тем стоит. Каковы мотивы Дофламинго? Тот не может знать. В этом мире не осталось ни единого человека, кому было бы известно хоть что-то о его прошлом — включая имя. Он лично приложил для этого все возможные усилия.

— Исключено, — отрезает Крокодайл.

— Да брось. Речь идет о взаимовыгодном соглашении, не более того. Мы с тобой оба взрослые люди, с определенными… нуждами. Или ты вдруг решишь мне сообщить, что тебя интересуют только женщины? — Дофламинго тихо смеется, будто позабавленный самой идеей подобного.

— Не только, нет.

Лгать нет смысла. Крокодайл предпочитает быть максимально честным с Дофламинго, если только не может быть уверен абсолютно, что обман не будет раскрыт. Пусть тот считает, что между ними нет недоговоренностей. И — о, нет, рассчитывать на доверие глупо, но если от него хотя бы подсознательно будут ожидать прямоты, в последующем блеф может оказаться куда успешнее.

— Почему бы тебе не выбрать того, у кого нет метки? — спрашивает Крокодайл.

Дофламинго кривится, лишь на долю мгновения перестав улыбаться.

— Я им не доверяю, — говорит он нарочито легкомысленным тоном. — С ними должно быть что-то не так, знаешь?

«Я даже начинать не хочу список того, что не так с тобой», — думает Крокодайл, но решает не озвучивать свою мысль.

— Ну так что скажешь? — спрашивает Дофламинго секунды спустя, когда понимает, что отвечать ему не собираются.

Крокодайл тушит сигару, затем методично раскуривает новую — тянет время, не желая показывать, что вопрос в самом деле заслуживает рассмотрения. Может быть, первейшей его реакцией и был однозначный отказ, но все-таки определенная привлекательность в предложении имеется.

Дело, разумеется, не в нуждах. Во всяком случае, в них — в последнюю очередь. Конечно, Крокодайл не раз ловил себя на мысли, что испытывает к Дофламинго физическое влечение, но в то же время он никогда не был достаточно заинтересован в сексе, чтобы искать постоянного партнера.

Нет, что в самом деле заставляет его задуматься, это проклятая метка. Когда-то давно он поклялся самому себе, что та не будет иметь для него значения, и, казалось, последующие годы только укрепили его в этой мысли, но все же… Раз за разом он задавал себе вопрос: почему Дофламинго? Отчего они оказались связаны судьбой?

Крокодайл хорошо помнит, как много лет назад впервые услышал о пиратах Донкихота. К тому времени он доподлинно знал, что фамилия действительно принадлежала Тенрьюбито, и потому ее упоминание в подобном контексте вызвало невольный интерес. Впрочем, его оказалось недостаточно, чтобы намеренно искать встречи, но еще годы спустя их с Дофламинго пути все же пересеклись — в тот день, когда тот официально получил статус одного из шичибукаев.

Крокодайл не готов был принять тогда, что действительно наконец-то встретил того самого человека, и до сих пор не может до конца примириться с этой мыслью. Он никогда не чувствовал к Дофламинго ничего, кроме неприязни и раздражения — тому слишком хорошо удавалось находить его болевые точки, вот только он также раз за разом с несвойственным ему мазохизмом отвечал на подначки, которые мог бы попросту игнорировать. Между ними было определенное притяжение, но неужели это все, что может дать ему метка?

Сейчас у него есть шанс получить ответ на этот вопрос. И даже если игра не стоит свеч — все, что он потеряет, это время.

Крокодайл сжимает в зубах сигару и поднимает взгляд на Дофламинго. На лице того читается нетерпение и едва оформившееся раздражение от затянувшегося молчания.

— Я подумаю над этим, — скалится в усмешке Крокодайл.

Ни к чему казаться слишком уж доступным.

Впрочем, в этот момент уже оба знают, какой ответ будет дан.

***

Близится рассвет. Дофламинго крепко спит, ничуть не потревоженный песчаной бурей за окном.

Крокодайл уснуть не может, и толком не понимает — отчего. Секс был хорош, и даже это кажется преуменьшением. И все-таки что-то не дает ему покоя. Он чувствует себя дезориентированным, сбитым с толку. Дорогие простыни из алабастского хлопка кажутся слишком жесткими и неудобными. Ему хочется обернуться песком, ускользнуть прочь, но Крокодайл усилием воли подавляет это желание. Он не трус и не намерен бежать из собственной постели.

Он лежит, уставившись в потолок, без малейшей надежды разобраться в противоречивых чувствах и мыслях. Не произошло ровным счетом ничего такого, что заслуживало бы подобной реакции.

Крокодайл дожидается утра, когда Дофламинго наконец просыпается и готовиться уходить — к счастью, не потребовав остаться на завтрак, пусть это было бы вполне в его стиле.

У порога спальни Дофламинго останавливает его для прощального поцелуя. Жест кажется наигранным и неуместным, и Крокодайл ненавидит его тут же.

Во рту горчит, и голова раскалывается после бессонной ночи. Он так и знал, что их соглашение не кончится ничем хорошим, но в то же время… Отчего-то мысль разорвать связь даже не приходит ему в голову. Во всяком случае, не в течение многих месяцев.

Впрочем, кое-что Крокодайл считает нужными изменить.

С того самого дня он никогда не позволяет Дофламинго приходить в его дом, и сам никогда не остается на ночь.

9. Маринфорд

9. Маринфорд

Крокодайл без труда продвигается сквозь хаос битвы, но назначение пути пока еще не ясно ему самому. Он отказывается принимать чью-либо сторону, его единственный союзник — он сам, что не изменится никогда. И все-таки теперь все куда сложнее, чем еще несколько мгновений назад, когда единственной его целью было отомстить старику Белоусу. Они на пороге войны, слишком многое поставлено на кон, а значит в кои-то веки пришло время изменить собственному эгоизму. Впрочем, в долгосрочной перспективе он все также защищает свои интересы.

Крокодайл не спешит ввязываться в сражения, не хочет тратить энергию на мелкую сошку. Стоит приберечь силы для более серьезных противников. Сейчас — решает он — разумнее всего будет отыскать площадку, с которой откроется хороший вид на эшафот, но на которой он сам не станет легкой мишенью.

У него не уходит много времени на то, чтобы найти подходящее место, однако там его ожидает неприятный сюрприз. У самого края площадки, в тени каменной стены стоит высокий — выше самого Крокодайла — человек в униформе дозорного: его руки скрещены на груди, и на обнаженных предплечьях даже издалека ярко выделяются многочисленные шрамы; на плечи небрежно наброшен плащ с погонами вице-адмирала.

Крокодайлу не удается разглядеть лица, но он отчетливо чувствует на себе взгляд: внимательный, оценивающий. Осознав, что его заметили, дозорный переступает с ноги на ногу, однако не спешит нападать, выжидая. Крокодайл кривит губы в отвращении. Трусливое ничтожество.

Он продолжает идти вперед, не выпуская дозорного из виду, но также не предпринимая попыток развязать сражение. Трус или нет, вице-адмирал способен стать помехой на пути. У него нет на это времени.

Они успевают поравняться, прежде чем тень наконец-то сдвигается, открывая взгляду лицо дозорного: брови того сведены на переносице, губы плотно сжаты. На какой-то миг Крокодайл уверен, что вице-адмирал все-таки не посмеет его остановить, но затем — что-то меняется, сомнение в глазах уступает место обреченному смирению, а в следующую секунду годами отточенные инстинкты уже кричат о надвигающейся опасности.

Дозорный бросается в атаку молниеносно и неслышно, и Крокодайл едва успевает поднять крюк, чтобы защитить себя. Он благодарен, что первым инстинктом для него всегда будет использовать оружие, а не полагаться на силу логии — удар оказывается подкреплен волей.

— Думаешь, тебе по силам меня задержать? — насмешливо спрашивает он, улучая момент заминки, чтобы занять оборонительную позицию.

В ответ его смеряют тяжелым взглядом, но иной реакции добиться не удается. Дозорный явно не намерен тратить времени на разговоры. Он быстр и умел, и его владение волей впечатляет. Крокодайл моментально оказывается вовлечен в битву почти на равных — такое ему способны предложить единицы.

Он не знает, сколько времени проходит за обменом ударами — несколько минут, больше. Никто их них не успевает получить преимущества — впрочем, Крокодайл пока еще не пытался сражаться в полную силу. Ему любопытно, может ли и дозорный показать нечто большее?

Как бы то ни было, сражение не затянется. Вице-адмирал — достойный оппонент, что равно радует и раздражает, но если у того нет туза в рукаве, одержать победу труда не составит. Стоит только подловить нужный момент.

Крокодайл отвлекается на долю мгновения — подается назад, чтобы избежать очередной атаки, а затем…

Дозорный спотыкается. Он спотыкается на ровном месте, и Крокодайл не имеет ни малейшего понятия, почему первейшая его реакция — подхватить, а не насадить на крюк, как безусловно следовало бы поступить.

Неловкий момент затягивается. Крокодайл крепко сжимает плечо дозорного, а тот ошеломленно смотрит на него из-под челки, будто перед его глазами — величайшая загадка из тех, с которыми ему доводилось сталкиваться.

Отчего-то мелькает мысль, что лицо дозорного смутно знакомо. Возможно, они встречались годы назад, когда Крокодайл еще носил титул шичибукая, но…

Времени на подобные реминисценции нет. Он наконец отпускает дозорного; тот выпрямляется и отступает на несколько шагов.

Некоторое время ничего не происходит. Никто из них не спешит вновь нападать — по какой-то нелепой причине это кажется неправильным и неуместным.

Крокодайл не знает, сколько бы они простояли вот так, только что-то привлекает внимание дозорного — тот поднимает глаза к небу и тут же меняется в лице. Увиденное, кажется, тревожит его куда больше, чем перспектива продолжить битву. Крокодайл едва сдерживает неудовольствие. Он ненавидит быть вторым.

Дозорный вновь смотрит на него, ловит взгляд и не отпускает долгое время. Со стороны могло бы показаться, что между ними ведется немой диалог, вот только Крокодайл не имеет ни малейшего понятия о его содержании.

Спустя почти минуту дозорный кивает — скорее, самому себе, и… отворачивается от Крокодайла, устремляясь в направлении, откуда тот изначально пришел. Подобная наглость совершенно возмутительна. Какая-то часть Крокодайла хочет ударить в спину, только чтобы развеять неизвестно откуда взявшееся представление о его благородстве, но все-таки… что бы ни прочел дозорный в его взгляде — что-то, не до конца понятное ему самому, — он не ошибся. Заставить себя напасть Крокодайл не может.

Во всяком случае, дальнейший путь теперь оказывается открыт. Крокодайл, сощурившись, вглядывается в линию горизонта, пытаясь оценить ситуацию, пока его взгляд не цепляется за слишком яркую на тускло-сером фоне вспышку розового.

Дофламинго.

Крокодайл кривится, ни в малейшей степени не предвкушая их уже второе за этот день столкновение.

Недавний дозорный моментально оказывается забыт.

10. Бар

10. Бар

Бар, в котором Крокодайл решает скоротать вечер, оказывается на удивление сносным заведением. Возможно, это и не то место, что он выбрал бы обычно, но заключение и месяцы в открытом море сказались даже на его стандартах. К тому же ничего лучшего этот остров все равно предложить не мог.

Крокодайл потягивает уже второй бокал виски — не лучшего из тех, что он когда-либо пробовал, но все же вполне удовлетворительного качества, когда входная дверь с шумом распахивается, и в бар в буквальном смысле вваливается высокий светловолосый мужчина. Со своего места Крокодайлу открывается прекрасный вид на то, как тот неловко растягивается на не слишком чистом деревянном полу на потеху немногочисленной публики. Мужчина быстро встает на ноги и не кажется ни в малейшей степени смущенным своей неуклюжестью, будто подобные казусы случаются с ним регулярно. И — вполне вероятно, так оно и есть, потому как Крокодайл неожиданно узнает в новоприбывшем посетителе того самого вице-адмирала, с которым почти полгода назад столкнулся в Маринфорде.

Любопытно, но появление в баре представителя дозора не вызывает ни малейшего беспокойства, несмотря на то, сколько усилий в последние месяцы приходилось прикладывать, чтобы не попадаться на глаза их братии. Он не ощущает никакой опасности, хотя недооценивать потенциального противника — не в его стиле. Возможно, причина его спокойствия в неоднозначном окончании их столкновения, возможно — в том, что дозорный пришел в гражданском. Оба объяснения кажутся достаточно приемлемыми.

Что объяснениям поддаваться отказывается, так это почему спустя некоторое время, когда дозорный устраивается у барной стойки, Крокодайл обнаруживает себя на пути к нему. К счастью, он и не считает нужным находить себе оправдание.

Крокодайл ставит бокал с виски на стойку и опускается на стул рядом с дозорным.

— Какая встреча, — говорит он с ухмылкой.

Дозорный едва ли не подскакивает на месте и давится собственным напитком. Крокодайл молча наблюдает, как тот пытается откашляться и кое-как отчистить забрызганную одежду.

— Надеюсь, ты не собираешься пытаться меня задержать, — добавляет Крокодайл почти дружелюбно — насколько он вообще на это способен. — Может плохо кончиться.

В ответ дозорный кидает на него недовольный взгляд, которому, впрочем, не достает убедительности. В тусклом свете бара его глаза кажутся янтарными, почти как виски в бокале. Крокодайл гадает, отчего вообще замечает это. Ему несвойственна подобная поэтичность.

— Я не при исполнении, — говорит дозорный, кивая на свою одежду — растянутый темный свитер и бежевые джинсы. — Не хочу проводить единственный выходной, гоняясь за пиратами.

Крокодайл кривит губы в усмешке. Он удивлен, что не видит слабости за явным отказом от конфронтации — уже не в первый раз. Дозорный должен понимать, что не сможет одержать над ним верх, но Крокодайл сомневается, что это служит для него решающим фактором.

— Кажется, ты забыл представиться в нашу прошлую встречу, — замечает он, сделав очередной глоток виски, — а мое имя тебе, разумеется, известно.

Дозорный слегка приподнимает брови, будто удивленный продолжающимся вниманием. По правде сказать, удивлен не он один.

— Росинант, — отвечает он коротко, но не предпринимает попыток как-то поддержать разговор.

Следующие несколько минут проходят в тишине. Крокодайл не сводит взгляда с дозорного — с Росинанта. Тот кажется задумчивым и усталым: в уголках его рта обозначились складки, а под глазами залегли синяки. Он выглядит даже хуже, чем в их последнюю встречу, что само по себе говорит о многом.

Крокодайла не беспокоят чужие проблемы, но это не значит, что ему чуждо любопытство. К тому же тактичность никогда не была его сильной стороной.

— И что тебя тревожит? — без особых церемоний спрашивает он.

Росинант косится на него подозрительно, затем вздыхает.

— Много чего, — отвечает он неопределенно. — Война. Долг. Мой… — он делает паузу, будто пытаясь подобрать подходящее слово, — сын.

— У тебя есть дети?

Крокодайлу едва удается скрыть степень своего удивления. Конечно, среди дозорных всегда было больше семейных людей, чем среди тех же пиратов, и все-таки представить Росинанта с женой и детишками решительно не выходит.

Росинант издает сухой смешок.

— Не совсем, — признает он. — Но я мог бы назвать его своим сыном. Возможно. Я уже не уверен…

Крокодайл невольно задается вопросом, каким неведомым образом ему досталась роль того случайного знакомого в баре, которому изливают проблемы и о котором успешно забывают на следующий день. Он полагает, что напросился сам, и отчего-то ситуация беспокоит его куда меньше, чем следовало бы.

— То, что они сделали с мальчишкой Роджера, — говорит Росинант, неожиданно переменяя тему — возможно, в его мыслях переход имеет больше смысла, — это было мерзко.

Интересно, что бы значило это заявление. Дозорный, вице-адмирал к тому же, — подвергает сомнению действия начальства? Или же просто проецирует? Не даром ведь он заговорил о сыне.

— Ты про казнь?

— И про нее тоже, — Росинант задумчиво перекатывает золотистую жидкость в своем бокале. — Но в большей степени то, как это было преподнесено. Все это… шоу.

Крокодайл едва сдерживает желание рассмеяться. Он не ожидал подобной наивности.

— А чего ты хотел от дозора, справедливости? — он даже не пытается скрыть издевку в голосе.

Росинант кидает на него быстрый взгляд, и на долю мгновения в его глазах мелькает горькая насмешка.

— Разве что от Саказуки.

Его тон ясно дает понять, что именно он думает о «справедливости» новоиспеченного адмирала флота. Крокодайл вынужден признать, что несколько поторопился с выводами о наивности.

— И все же, нет, я никогда не тешил себя подобными иллюзиями, — продолжает Росинант, затем добавляет сухо. — Но немного порядочности было бы кстати.

Крокодайл неопределенно пожимает плечами. Он давно привык не возлагать ни на кого ожиданий и потому редко сталкивался с разочарованием.

На некоторое время между ними вновь воцаряется молчание, в котором, впрочем, нет ровным счетом ничего некомфортного. Крокодайл не торопясь допивает виски, и только когда бокал пустеет, решает заговорить:

— Ты куришь? — он кивает на дверь, жестом предлагая выйти на свежий воздух.

За время их недолгой беседы бар успел наполниться людьми, и окружающий шум медленно, но верно начинал давить на виски.

Росинант кивает. На его лице мелькает облегчение — вероятно, он также не в восторге от толпы.

Спустя пару минут они оба сидят на каменном выступе в нескольких шагах от бара. Крокодайл раскуривает сигару. Росинант достает из кармана джинсов несколько помятую пачку сигарет.

Краем глаза Крокодайл наблюдает, как тот несколько секунд безрезультатно щелкает дешевой зажигалкой, прежде чем пламя наконец занимается, взметаясь слишком высоко и едва не опаляя светлую челку. Росинант бормочет под нос проклятие и хлопает по волосам, сбивая искры.

Крокодайл смеется коротко и насмешливо.

— Дай сюда, пока сам себя не поджег, — говорит он, забирая зажигалку и автоматически регулируя подачу горючей жидкости.

— Не было бы впервой, — со смешком замечает Росинант.

Он наклоняется ближе к зажженному чужой рукой огоньку и наконец успешно закуривает.

Крокодайл гадает, было ли сказанное шуткой. Уверенности в этом нет.

— Удивляюсь, как ты еще жив, — бормочет он.

Улыбка, еще мгновение назад блуждавшая на лице Росинанта, соскальзывает, уступая место какой-то тоскливой задумчивости.

— Порой я тоже, — звучит едва слышно.

Крокодайл переводит взгляд вдаль, на вереницу узких улиц, в глубине которых едва можно разглядеть морской берег. Он ощущает странную тяжесть в груди и понятия не имеет, откуда она взялась. Ему не нравится это чувство — оно вызывает смятение и смутное раздражение, но эти эмоции он привычно заталкивает куда подальше.

Даз наверняка уже нашел людей и провизию и теперь ожидает его возвращения. Задерживаться нет смысла. Крокодайл скашивает взгляд на Росинанта. Тот, кажется, глубоко ушел в собственные мысли и не обращает внимания на скапливающийся на конце сигареты пепел. Чертовски беспечно. Подобная невнимательность к окружению могла бы стоить ему жизни, реши Крокодайл разделаться с ним здесь и сейчас, не привлекая лишнего внимания. Он не знает, отчего не рассматривает всерьез возможность поступить именно так.

Крокодайл поднимается на ноги и отряхивает пальто от пыли. Мгновение он думает, есть ли смысл говорить что-то на прощание, но молчание кажется более уместным.

Он уходит, не оборачиваясь.

И даже если позже, недели и месяцы спустя, он продолжает то и дело возвращаться в воспоминаниях к этой встрече, это не касается ровным счетом никого.

11. Конец пути

11. Конец пути

В конечном итоге, в его присутствии на Дрессрозе не было совершенно никакого смысла.

Меж тем Росинанту стоило немалых трудов настоять на том, чтобы заменить на миссии уже назначенного Бастилию. Сенгоку был категорически против. Годами тот прилагал все возможные усилия, только бы до Дофламинго не дошел тот факт, что его младший брат все-таки выжил, а Росинант — по его мнению — слишком часто шел на риск. Чего старик не понимал или же не желал понимать: если бы Росинант в самом деле боялся быть узнанным, если бы он хотел спокойной мирной жизни, он вовсе не вернулся бы в дозор. Единственное, что держало его на службе все это время, это данное себе обещание когда-нибудь раз и навсегда покончить с тиранией Дофламинго. Он положил всю жизнь на эту миссию, и не готов был прятаться в решающий момент.

Впрочем, шанса вмешаться у него не было все равно. Он оказался связан по рукам и ногам приказами вышестоящего начальства. Росинант был благодарен хотя бы за то, что операцией руководил Фуджитора. Бездействие далось непросто, но ситуация могла бы быть в разы хуже, если бы от него ожидали выступить на стороне Дофламинго. Он не мог рассчитывать вновь пойти против дозора и выжить. Дважды ренегат: с таким клеймом его не спасло бы даже покровительство Сенгоку.

К его облегчению, пусть не его усилиями, но террору на Дрессрозе все же приходит конец. Когда-то Росинант наивно верил, что сможет остановить его еще в зачатке. Он выжил, у него была информация, но… этого оказалось недостаточно. Не стоило недооценивать влияние брата на Мировое Правительство.

Дофламинго всегда был лучшим игроком, и не удивительно, что единственным эффективным оружием против него оказалась грубая сила пиратского альянса — и, может быть, их феноменальное везение.

Росинант до сих пор толком не знает, что чувствует относительно роли Ло во всем случившемся. Ради чего тот пошел против Дофламинго? Ради чего рисковал жизнью? Осуждать было бы лицемерием, но все-таки — не такой судьбы он ему желал. Не то чтобы он все еще имел хоть какое-то право на нее влиять.

Тринадцать лет прошло с момента их последней встречи. Долгий срок. Тогда Ло был совсем мальчишкой — зрелым не по годам, и все-таки мальчишкой. Сейчас… Росинант может лишь гадать, каким тот вырос. В газетах — ничего утешительного, но и веры им нет, а убедиться лично, насколько правдивы слухи, он не решался годами. Отчего-то казалось, что время еще не пришло.

Пришло ли сейчас? Готов ли он увидеться вновь? Ответить на эти вопросы не так-то просто, но он не намерен позволять сомнениям изменить уже принятое решение. Поворачивать назад все равно слишком поздно.

Росинант находит Ло и команду Мугивары Луффи у восточного порта. У него мало времени: едва ли он оказался намного расторопнее Фуджиторы, а если тот появится, им всем будет не до разговоров.

Его замечают издалека. При появлении дозорного мугивары тут же напрягаются, готовясь к новому сражению, но вот Ло… Ло не сводит с него взгляда — внимательного, ищущего. На его лице написана смесь надежды и неверия, и узнавания. Росинант невольно чувствует облегчение: в глубине души он боялся, что Ло не поймет, не вспомнит. Прошло слишком много времени, и он теперь иной человек.

Он останавливается на безопасном расстоянии от пиратов, всем видом надеясь показать, что не представляет для них угрозы. Нелепо будет спровоцировать нападение, когда он пришел поговорить.

— Мистер Кора, — выдыхает Ло.

Мугивары обмениваются непонимающими взглядами.

— Ло, — произносит Росинант ровным, успокаивающим тоном. — Рад тебя видеть.

— Как вы?.. Я думал, вы умерли!

Ло выглядит шокированным и совершенно выбитым из колеи. Росинант ощущает привычный укол вины за то, что так долго скрывал правду, но игнорирует его почти без труда.

— Так уж вышло, что слухи о моей кончине были несколько преувеличены, — он пытается улыбнуться, но выражение никак не желает держаться на его лице.

Ло кривится, будто слова причиняют ему физическую боль.

— Прости меня, — добавляет Росинант уже мягче, оставив неудачные попытки разрядить атмосферу. — Я далеко не сразу оправился от ранений, а когда был достаточно здоров, отыскать твой след не было ни малейшего шанса.

Он не говорит о том, что почти полгода провел в коме. Что в первые месяцы реабилитации не раз жалел, что выжил. Что до сих пор нет-нет да задается вопросом — было бы так уж плохо, опоздай Тсуру всего на несколько минут? Ло ни к чему об этом знать.

— Но потом…

Потом Трафальгар Ло заработал себе имя и репутацию, и если бы Росинант приложил усилия, то смог бы выйти на его след. И все же он ни разу не предпринял подобной попытки.

— Я был тебе не нужен, Ло, — говорит он искренне. — Тогда уже нет.

Несогласие явственно читается на лице Ло, в его глазах плещутся гнев и совершенно детская обида. Возможно, Росинант и недооценил, насколько был для него важен, но все-таки он не откажется от своих слов. Принятое решение было верным, а с чувством вины он как-нибудь справится. Ему не впервой.

— Эй, — прерывает их разговор голос Мугивары Луффи. — А ты кто вообще такой?

Ло косится на него с нескрываемым раздражением, которое Луффи успешно игнорирует. Росинант не знает, откуда берется уверенность, что подобное взаимодействие между ними в порядке вещей.

— Донкихот Росинант, вице-адмирал дозора, — представляется он официально. — И — бывший Коразон пиратов Донкихота.

Ушедшее было напряжение возвращается моментально, стоит мугиварам услышать его имя. Росинанту не приходится гадать, о чем те думают: он должен быть их врагом — как дозорный и как Донкихот, так отчего даже не пытается напасть? Только их капитан не выглядит удивленным. Он смотрит на него, наклонив голову к плечу, с нескрываемым любопытством во взгляде. Росинант невольно задумывается, как много ему известно о его прошлом, и еще — сам не знает, отчего — может ли статься, что этот мальчишка, Монки Ди Луффи, и есть тот самый «Ди», которого когда-то давно не надеялся отыскать Ло?

— Вы по-прежнему в дозоре, — озвучивает очевидное Ло. — Почему?

Он наконец взял себя в руки, надежно скрыв эмоции под маской холодности и отстраненности.

Росинант тяжело вздыхает и размышляет, что ответить. У него было множество причин не оставлять службу. Так было проще — следить за действиями Дофламинго, получать необходимую информацию, становиться сильнее. Еще был долг перед Сенгоку и тот простой факт, что Росинант понятия не имел, что еще делать со своей жизнью. Впрочем, сегодня практически все это перестало иметь значение.

— Я говорил тебе, что должен был контролировать ущерб, который способен был причинить мой брат, — говорит он наконец, затем добавляет с изрядной долей самоуничижения. — Не то чтобы мне это особенно удалось.

— И что теперь?

Росинант пожимает плечами.

— Я ухожу в отставку.

Он долго шел к этому решению, и время для сомнений прошло давным-давно. Даже если бы в нем еще оставалась вера в правое дело дозора, если бы он в самом деле ощущал причастность, произошедшее в этот день все равно стало бы последней каплей.

Ло удивленно моргает, будто не ожидал подобного ответа.

— Похоже, все сколько-нибудь приличные дозорные покидают посты, — бормочет себе под нос один из мугивар — зеленоволосый мечник Ророноа Зоро.

Он прав, и это тоже многое говорит о состоянии системы.

— Полагаю, вы не захотите отправиться дальше со мной, — тихо говорит Ло.

Росинант качает головой. Он искренне рад встрече и хотел бы, чтобы у них было больше времени, но им не по пути. Ло молод и амбициозен, у него впереди вся жизнь — в которой, без сомнения, найдется место Мугиваре Луффи, — а Росинант… для него все закончилось сегодня, и быть обузой он не желает.

— Впрочем, у меня кое-что для тебя есть, — Росинант достает из нагрудного кармана небольшой кусок бумаги и протягивает его Ло. — Моя вивр-карта. Если я тебе понадоблюсь, если просто окажешься поблизости — найди меня.

Ло забирает карту осторожно, будто ценнейшее из сокровищ. Выражение его лица наконец смягчается, а в следующее мгновение Росинант обнаруживает себя в крепких объятиях. Он удивленно выдыхает, совершенно не представляя, как реагировать. Затем — повинуясь внезапному порыву, опускает ладонь на голову Ло, мягко взъерошивая его волосы.

— Я буду по вам скучать, мистер Кора, — тихо говорит Ло, отстраняясь.

Росинанту требуется все самообладание, чтобы не прослезиться. Мугивары, кажется, не меньше его удивлены подобным проявлением эмоций.

— Я тоже, — говорит он с улыбкой. — Но вам стоит поторопиться. Адмирал Фуджитора будет здесь с минуты на минуту.

Ло коротко кивает, но уходить не спешит. Он бросает короткий взгляд на Луффи, и кажется, будто несколько секунд между ними ведется безмолвная беседа.

— Вы идите, а я догоню, — произносит Ло мгновение спустя.

На лицах некоторых из мугивар мелькает явный протест, но их капитан жестом останавливает любые возражения.

Команда вскоре удаляется, оставляя их с Ло наедине. Тот не торопится заговорить, и когда все же нарушает молчание, его слова звучат тихо и задумчиво:

— Метка Дофламинго… она была белой.

Смысл слов не сразу доходит до Росинанта, а с осознанием отчего-то становится труднее дышать. Он… не знал. Понятия не имел, что брат потерял человека, который носил его метку. Когда это случилось? Были ли они хотя бы знакомы?..

В груди шевелится нечто похожее на жалость, но он точно знает, что Дофламинго не оценил бы этого чувства.

— Мне жаль, — говорит он — не брату, Ло.

Тот кивает. Росинант полагает, отношение их обоих к Дофламинго всегда будет неоднозначным. В меньшей степени для Ло, и все-таки даже несколько лет, что пираты Донкихота были его семьей, перечеркнуть и стереть из памяти совсем не просто.

— Мистер Кора, а вы… — осторожно начинает Ло, — вы встретили его? Того человека, что носит вашу метку?

Росинант вспоминает, как много лет назад Ло задал ему тот же вопрос, и ирония того, что ответ все также неизменен, горчит.

— Еще нет.

Ло смотрит на него с нескрываемым сочувствием. Росинант усилием воли выдавливает из себя широкую улыбку.

— Эй, я еще молод, — говорит он наигранно беззаботно.

— Уже не очень, — сухо говорит Ло, а затем неожиданно улыбается в ответ — неловко и кривовато, и все-таки искренне. — Но я уверен, у вас еще полно времени, чтобы найти его.

Росинант благодарен за эти слова, хотя и не уверен, что готов в них поверить. На этот раз они поменялись ролями.

Ло оборачивается в сторону корабля, у которого его ожидают мугивары, затем вновь переводит взгляд на Росинанта. Он прижимает руку к груди, где в потайном кармане теперь хранится вивр-карта — дает обещание, что это не последняя их встреча.

Им не нужно больше слов. Ло уходит мгновение спустя, и Росинант долго провожает взглядом его фигуру, затем — отплывающие корабли.

Он не знает, отчего одиночество, привычное уже давно, ощущается в этот миг особенно остро.

12. Улыбка

12. Улыбка

Дофламинго просыпается в холодном поту, тяжело дыша и до боли сжимая пальцами смятые влажные простыни. Его разум будто по-прежнему заперт в кошмарном сне, которого он не помнит, но который продолжает терзать его — как это возможно?

Он привык к тому, что видения прошлого не оставляют до сих пор, но здесь иное. Болит иначе. Не старые шрамы, новая рана — зияющая, кровоточащая…

Метка.

Кожа кажется слишком чувствительной, он не сразу замечает источник, эпицентр, но с каждой секундой линии на его лице горят и пульсируют все сильнее.

Дофламинго вскакивает с постели, путаясь в простынях, дрожащими пальцами зажигает лампу у трюмо.

В зеркальном отражении он видит собственное бледное лицо и бескровные губы, и страх во взгляде, и — чернильный росчерк метки бледнеет на его глазах, пока не остаются лишь белесые линии на загорелой коже, подобные застарелым шрамам. Вот только ничего старого в них нет. Нет, все происходит в это самое мгновение. Дофламинго знает: где-то сейчас умирает тот, чье имя он годами носил на своем лице.

«Я знаю, в твоей жизни еще будет тот, кто будет любить тебя…» — эхом звучат в голове слова мамы, заученные когда-то наизусть, за которые он продолжал цепляться, даже расставшись с прочими иллюзиями детства.

Дофламинго чувствует, как нервно дергается угол его рта. Он любил маму, по-настоящему любил, но должен был понимать, что, как и отец, она ничего не знала об этом мире. Они были одинаково глупы, его родители. Носители меток друг друга.

Дофламинго проводит рукой по лицу, почти надеясь, что сможет стереть метку окончательно, не видеть напоминания о собственной наивности. С его губ против воли срывается смешок, затем еще один, и через мгновение он обнаруживает, что смеется в голос и никак не может остановиться.

Да и зачем? Происходящее в самом деле чертовски смешно.

Он опирается руками на трюмо, все еще сотрясаясь от смеха.

Он не знает, сколько проходит — минута, две, вечность — прежде чем наконец перестает смеяться.

Его глаза в отражении лихорадочно блестят, а с лица никак не желает сходить широкая улыбка.

Дофламинго не может заставить себя беспокоиться по этому поводу.

13. Открытие

13. Открытие

Почувствовав в комнате чужое присутствие, Крокодайл поднимает голову от карты, которую изучал, и встречается взглядом с вошедшим.

— Что такое, Даз? — спрашивает он, несколько удивленный появлением подчиненного.

— Думаю, это вас заинтересует, сэр.

Даз кладет на рабочий стол свежую на вид газету, затем, коротко кивнув, уходит.

Оставшись в одиночестве, Крокодайл тут же подвигает газету ближе, невольно заинтригованный тем, какие именно новости, по мнению Даза, могли быть достойны его внимания.

Гадать долго не приходится. На первой же странице красуется крупный заголовок: «Шичибукай Донкихот Дофламинго официально лишен полномочий». Крокодайл слегка поднимает брови. Такой исход не слишком шокирует — он был предопределен с того самого момента, как Мугивара заключил пиратский альянс с Трафальгаром Ло, и все же узнать подробности будет не лишним. Взгляд Крокодайла скользит к началу статьи, но останавливается, привлеченный сопровождающей текст фотографией Дофламинго. Кадр, по всей видимости, сделан незадолго после его ареста: он, кажется, едва остается в сознании, на виске виднеется свежий потек крови, а еще — нет привычных очков, и, несмотря на не лучшее качество снимка, под левым глазом без особого труда можно различить курсив метки.

Линии — тонкие и блеклые, и мертвые — складываются в имя, которое никогда не принадлежало Крокодайлу, даже в той, прошлой жизни, которую он предпочел бы забыть.

Крокодайл хмурится и откладывает газету. Он едва может разобрать, что чувствует по этому поводу. Гнев, возможно, — в первую очередь от собственной глупости, признаваться в которой по меньшей мере неприятно. Но удивление?.. Едва ли.

Отношения с Дофламинго всегда отнимали у него слишком много сил, не давая ничего стоящего взамен. Секс был хорош, но и только. Даже азарт, сопровождавший их ранние столкновения, с годами сошел на нет. Идея того, что они каким-то образом могли быть «предназначены друг другу» никогда не имела смысла, вот только подобный вывод неминуемо напрашивался из имеющейся информации, не доверять которой оснований не было.

Крокодайл кладет левую руку на стол и тянется к креплениям крюка. Он ненавидит оставаться без него, но сейчас ему необходимо удостовериться в собственном здравом рассудке.

У него уходит почти минута на то, чтобы снять протез и обнажить кожу под ним — болезненно бледную и покрытую сеткой уродливых шрамов. Метка по-прежнему видна четко: крупные скачущие буквы вдоль предплечья складываются в фамилию «Донкихот», обрываясь почти у самого конца.

Еще десять лет назад Крокодайл задействовал всю информационную сеть Барок Воркс, чтобы выяснить, не было ли у Дофламинго живых кровных родственников, и тогда получил однозначный отрицательный ответ. Что, черт возьми, все это значит?

Крокодайл сжимает пальцы, сминая страницы проклятой газеты. Ему ни к чему этот внутренний конфликт. Он перестал думать о метках еще годы назад, когда разорвал их с Дофламинго соглашение, но сейчас, хотел от того или нет, что-то изменилось. Его любопытство было затронуто. Он расслабляет руку, машинально разглаживая пальцами бумагу. Взгляд вновь скользит по строчкам статьи, которую он так и не прочитал, и…

Почти в самом конце страницы он видит нечто, что моментально привлекает его внимание. Сухие строки сообщают об отставке вице-адмирала дозора Донкихота Росинанта, чья родственная связь с Дофламинго долгое время скрывалась вышестоящими чинами. Далее следуют спекуляции о том, был ли вице-адмирал вовлечен в преступные дела своего брата, и не с этим ли связан его уход с должности, но домыслы Крокодайлу неинтересны.

Наконец-то он обнаруживает недостающий пазл, и все становится на свои места.

Крокодайл еще не знает, что намерен делать с этой информацией, но смятение все же покидает его, и пока этого довольно.

***

Проходит почти месяц, прежде чем Крокодайлу удается получить сколь-либо стоящие внимания сведения. Если верить слухам, — а иного варианта у него на данном этапе не остается, — бывший вице-адмирал Донкихот Росинант когда-то был тесно связан с Трафальгаром Ло. Нет никакой гарантии, что у последнего есть информация касательно нынешнего местоположения Росинанта, но сейчас этот след выглядит наиболее перспективным.

За все время поисков Крокодайл не раз задается вопросом, отчего вообще прикладывает для них столько усилий. Ответы разнятся. Иногда ему кажется, что дело в желании вновь обрести контроль над собственной жизнью. Судьба сводила их с Росинантом дважды, и доверить ей третью встречу он не готов. В другие дни он уверен, что ему просто больше нечем заняться. Новый мир оказался не слишком благосклонен, планы не желают оформляться во что-то осмысленное, и даже если нынешняя затея не принесет никакой пользы — что он потеряет, кроме времени? Впрочем, когда-то он рассуждал в том же ключе, соглашаясь на связь с Дофламинго, и чем все кончилось?

Тем не менее подвергать сомнению принятые решения Крокодайл не привык, и разбираться в собственных мотивах — тоже. Понимание чужих дает ему власть, своих — лишь головную боль.

Еще три недели уходят на то, чтобы найти Мугивару Луффи, что само по себе сложности не представляет — мальчишка не умеет оставаться незамеченным. Куда бы он ни направлялся, его след горит даже слишком ярко.

Удача в кои-то веки благоволит Крокодайлу, поскольку альянс Мугивары и Трафальгара, по всей видимости, все еще держится. Он обнаруживает обоих на пирсе, когда корабли уже готовятся к отплытию.

Луффи замечает его первым и тут же расплывается в широкой улыбке — будто они старые друзья, не видевшиеся много лет. Крокодайл кривится как от зубной боли. Понять этого мальчишку всегда было непосильной задачей.

— Эй! — кричит Луффи, энергично махая руками в его сторону. — Эй, Крокодайл!

Крокодайлу приходится напомнить себе, что он пришел за информацией, и нападение будет не самым дипломатичным ходом. Подавить желание, однако, оказывается совсем не просто.

— Мугивара, — поравнявшись с их компанией, коротко кивает Крокодайл, затем переводит взгляд на Ло. — Трафальгар.

Ло выразительно поднимает бровь, будто вопрошая, с чего его решили выделить из группы. Крокодайл игнорирует его, как игнорирует настороженные взгляды членов команды Мугивары. Интересно, знают ли они о временном перемирии, заключенном между ним и их капитаном уже больше двух лет назад?

Луффи по-прежнему смотрит на него с улыбкой, по-птичьи наклонив голову к плечу. Крокодайл не может избавиться от чувства, что каким-то неведомым образом тот знает, зачем он здесь.

— Ходят слухи, ты был знаком с братцем Дофламинго, — обращается он к Ло.

Тот моментально напрягается, и Крокодайл кожей чувствует исходящую от него угрозу. Похоже, информация оказалась верна — если судить по реакции, эти двое действительно должны были быть близки.

— Какое тебе до этого дело?

Крокодайл не торопится отвечать. Он меньше всего хочет раскрывать свои карты, тем более, что сам до конца не понимает, отчего не оставляет попыток найти Росинанта. Их случайная встреча два года назад не была чем-то особенным, и все-таки… Крокодайл помнит, насколько легко — за неимением лучшего слова — ему было с человеком, которого он едва знал, который должен был быть его врагом. Само по себе это не кажется столь уж значительным, но он никогда не любил пускать кого-то в свое личное пространство, никогда не мог откровенно сказать, что наслаждался чьей-то компанией. Тогда же все было пусть немного, но иначе, и впервые за долгое время он готов поверить, что в метках действительно может быть какой-то смысл. Пусть Крокодайл никогда не признает, что ему может быть нужен кто-то, но если этот кто-то ему предназначен, то с чего он должен отказываться от принадлежащего по праву?

— Мы встречались пару раз, — наконец говорит он скучающим тоном. — Остались кое-какие незавершенные дела. Полагал, ты знаешь, где его искать.

Ло хмурит брови и, кажется, напрягается еще больше. Крокодайл сдерживает желание раздраженно скрипнуть зубами. Он чувствует, что так ничего не добьется, но и правду сказать не готов. Никаких гарантий, что это поможет, а унижаться ни перед кем он не намерен.

— Эй, Торао, — Луффи дергает Ло за полу плаща, привлекая его внимание. — Дай ему карту. Это важно.

На лице Ло отражается то же удивление, которое чувствует сам Крокодайл, хотя за столько времени ему следовало бы научиться не удивляться ничему, что связано с Мугиварой.

— Луффи-я…

— Это важно, — повторяет Луффи неожиданно серьезным тоном, не терпящим возражений.

Несколько мгновений Мугивара молча и упрямо смотрит на Ло, затем что-то меняется на лице последнего, как если бы к нему пришло осознание чего-то важного.

Крокодайл наблюдает за происходящим со смутным любопытством. Он, конечно, не обладает интуицией Луффи, но какие-то выводы из этого немого диалога тоже сделать в состоянии. Ему с трудом удается сдержать неуместную в такой момент усмешку. Будь он проклят, но, похоже, будущий король пиратов уже нашел себе королеву.

Ло наконец отрывает взгляд от Луффи и достает из внутреннего кармана плаща кусок бумаги, в котором Крокодайл узнает вивр-карту. На такое везение он даже не рассчитывал, но, надо полагать, судьба на его стороне. Ло разрывает карту пополам, однако не спешит отдавать ему часть.

— У меня нет ни йоты доверия к вам, сэр Крокодайл, — уголок рта Ло дергается вниз. — Но это не мое дело. Я не могу лишить мистера Кору…

Он замолкает и кривится, как если бы сболтнул лишнего. Крокодайл с несвойственным ему терпением ждет, пока тот разберется со своими сомнениями.

Луффи толкает Ло локтем в бок и посылает ему улыбку, о значении которой не хочется даже гадать.

Ло выдыхает и наконец с несколько обреченным видом протягивает половину вивр-карты.

— Позаботьтесь о нем, — говорит он тихо.

Крокодайл сжимает карту в руке и ничего не отвечает. Он не любит пустых обещаний, даже если выполнение конкретно этого не кажется столь уж сложным.

***

Карта приводит Крокодайла к одному из крошечных полупустынных островов в пяти днях пути от Зоя. Там, у южного берега он находит слегка покосившееся бунгало и, немного погодя, Росинанта. Тот сидит на перевернутой лодке, уставившись на волны, и вновь, как и в их прошлую встречу, не обращает ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Крокодайлу совершенно не нравится, насколько меланхоличной выглядит представившаяся ему картина.

Он останавливается в паре метров за спиной Росинанта и выразительно прочищает горло. Тот моментально вскакивает на ноги и резко оборачивается на звук.

Несколько мгновений Крокодайл просто смотрит на него. Он не изменился за два года, разве что усталость во взгляде сменилась пустотой, и отчего-то это открытие вызывает смутное неудовольствие.

Росинант, очевидно, в замешательстве относительно его появления — шансы на очередную случайную встречу слишком малы, во всяком случае, здесь. Крокодайл не торопится давать ему какие-либо объяснения.

— Ты не говорил мне своего полного имени, — говорит он.

Росинант удивленно моргает, затем пожимает плечами.

— Да, но, — он коротко смеется. — С такими родственниками…

Несколько секунд проходят в молчании, затем он добавляет:

— Зачем ты здесь? Это как-то связано с моим братом? Вы…

— Твой брат тут не при чем, — резко обрывает Крокодайл.

Вспоминать о Дофламинго нет ни малейшего желания. Он вовсе предпочел бы забыть о родственной связи этих двоих. Ему ни к чему постоянное напоминание о былых ошибках.

Крокодайл сводит брови у переносицы. Он не думал о том, как будет происходить разговор, и понятия не имеет, как привести его в нужное русло, стоит ли это делать вовсе. Никогда в жизни он не отличался нерешительностью, и обнаруживать в себе подобную черту по меньшей мере неприятно.

— Тогда почему?..

Неожиданно резкий порыв ветра налетает будто из ниоткуда — треплет волосы и тяжелый мех на его пальто Крокодайла, и полы полурасстегнутой рубашки Росинанта. Взгляд Крокодайла оказывается мгновенно прикован к открывшимся на долю секунды темным линиям метки внизу его живота. Всего несколько букв, но подтверждения более чем достаточно, чтобы стряхнуть оцепенение.

— У тебя есть кое-что, что принадлежит мне.

Крокодайл в несколько шагов преодолевает разделяющее их расстояние. Он протягивает руку, чтобы убрать прочь мешающую ткань и коснуться пальцами метки. Ему плевать на собственную грубость, на вторжение в чужое личное пространство. К тому же — разве оно чужое? Перед ним доказательство: Росинант принадлежит ему.

Росинант вздрагивает под его прикосновением, но не отстраняется. В его взгляде Крокодайл читает смятение и непонимание, и — надежду тоже.

— Ты мог сказать раньше…

— Я не знал раньше.

Крокодайл отступает на шаг. Он поддергивает рукав на левой руке: чуть выше того места, где начинается крюк, можно разглядеть небольшую часть метки. Объяснения должны быть излишни.

— Я потерял кисть из-за твоего чертового имени, — цедит Крокодайл сквозь зубы.

Это наглая ложь, но его никогда нельзя было назвать хорошим человеком, и эмоциональная манипуляция — оружие, которое он не стыдится использовать.

— Надеюсь, ты того стоишь, — добавляет он с неприятной улыбкой.

Росинант ничего не отвечает. Он смотрит на него сверху вниз с незнакомой мягкостью во взгляде, будто вовсе не задетый жестокими словами.

Крокодайл вспоминает обещание Ло, которое так и не дал. На краткий миг безумия — до того, как успевает заглушить мысль, он думает, что, возможно, Росинанту совсем не нужно, чтобы кто-то заботился о нем. Возможно, он нуждается в прямо противоположном.

***

Много позже, когда тишину ночи нарушают лишь прерывистое дыхание и редкие стоны, с губ Росинанта срывается имя — то самое, что начертано на его коже. То самое, которое Крокодайл все еще отчаянно пытается забыть вместе со своим прошлым.

Он не знает и не желает знать названия чувству, что рождается в его груди в это мгновение, но не говорит Росинанту остановиться. Только тогда, только в этот момент он позволяет себе вновь быть тем глупым мальчишкой, который верил в благородство пиратов и милосердие судьбы.

Он забывает об этом наутро.

До следующего раза, до следующей ночи.

14. Покой

14. Покой


Когда-то очень давно Росинант верил, что его жизнь будет похожа на ту, что была у его родителей. Что он найдет человека, у которого окажется метка с его именем, и они будут жить вместе счастливой любящей семьей. Он очень быстро понял, насколько наивными были такие представления. Его родителям повезло: найти друг друга для них не составило труда. Семьи организовали встречу, когда обоим еще не исполнилось десяти, лишь только они получили метки.

Ни отец, ни мама понятия не имели, что значит ожидание. Что значит десятки лет гадать, когда наконец у него будет возможность получить что-то для себя. Так долго, что он уже, кажется, разучился брать и теперь способен только отдавать. Росинант полагает, возможно, в этом и была задумка проведения.

Он помнит, как много лет назад говорил Ло, что метка помогает найти человека, который тебе по-настоящему нужен. Он не отказывается от этих слов и сейчас — даже, вероятно, понимает их значение лучше. Не до конца, но лучше.

За свою жизнь — и чаще в последние месяцы — Росинант не раз возвращался к размышлениям о том, как могла бы сложиться жизнь Дофламинго, если бы тот прожил ее с предназначенным ему человеком. Когда-то он слышал предположение, что большинство Тенрьюбито рано получали метки, ведь им, как никому другому, необходим был проводник, моральный компас. Сам Росинант в эту теорию не вписывался, да и подтвердить ее справедливость в любом случае было невозможно. Потому он не исключал и иного варианта — что тот, чье имя было у Дофламинго, не сдерживал бы пламя его безумия, а лишь распалял сильнее. В конечном итоге их родители были похожи во взглядах на мир, на жизнь, на любовь.

Впрочем, Росинант не считает, что они с Крокодайлом похожи хоть в чем-то. Тот черств и эгоистичен, слишком привык смотреть на всех свысока. Должно быть, когда-то он слишком жестоко был ранен судьбой, но нет уже никого и ничего в мире, способного залечить эти раны.

Крокодайл редко проявляет нежность, и за каждую ласку неизменно — рано или поздно — наказывает жестокостью. Росинант надеется, что когда-нибудь это изменится. Не потому, что больно ему — обидеть его не так уж просто, но потому, что Крокодайл до сих пор чувствует необходимость доказывать свою независимость. В этом нет нужды, Росинант в ней не сомневается.

Всю жизнь они оба, каждый по-своему, боролись с одиночеством, но если Росинант лелеял и взращивал в себе потребность быть нужным кому бы то ни было, Крокодайл сделал одиночество своей броней, и расстаться с ним теперь значило ослабить защиту, оказаться уязвимым, пусть лишь в собственных глазах. Изменить привычке совсем непросто, через столько лет — почти невозможно. К счастью, Росинанту не занимать терпения.

Их отношения далеки от идеала — они шаткие и держатся порой лишь на убежденности обоих в том, что метки что-то да значат. Без них их пути давно бы разошлись. И все-таки Росинант верит, что у них есть потенциал и есть будущее. Не все старые раны могут быть залечены, не все новые можно переносить с одинаковой легкостью, но это не главное — не должно быть главным. Он решает поставить на этот пьедестал то, что впервые в жизни чувствует себя на своем месте, в мире с собой. Он хочет думать, у Крокодайла также есть свои причины позволять ему оставаться рядом.

Росинант улыбается краем рта и скашивает взгляд на Крокодайла, по-прежнему спящего, несмотря на приближающийся полдень. Он пока еще не успел понять, что может ему предложить, но метка дает надежду — что бы это ни было, его будет достаточно.

Сейчас же — ему кажется, он не ошибается, — это покой.

За окном раздается пронзительный крик чайки, и Крокодайл недовольно морщится во сне, потревоженный звуком.

Росинант щелкает пальцами, призывая силу дьявольского фрукта:

— «Silent».



THE END

That's all, folks!

Быть того не может, я в самом деле закончила миди! Вы даже не представляете, какое это для меня достижение. Огромное спасибо всем тем, кто читал, комментировал, поддерживал в процессе. Спасибо моей маме… минутку, нет, она тут не при чем. О! Спасибо кофе и рассветам над океаном — только вы давали мне силы приводить сырой текст во что-то более-менее читабельное.

А теперь к делу: да, история закончена и рассказана в той форме, в которой я хотела ее рассказать. Однако остались определенные эпизоды, которые я условно положила в папку «не вошедшее». Я планирую опубликовать несколько в качестве экстра, когда и если они соизволят написаться. Я также принимаю заявки в рамках этой вселенной, хотя обязательного исполнения обещать не могу. Здесь оговорюсь сразу: не пишу рейтинг и ничего не скажу про соулмейта Дофламинго. Даже пол.