15.08.2018 в 15:56
Пишет Eguinerve:[such a wonderful life]URL записи
Фандом: La Légende du roi Arthur | Легенда о короле Артуре
Автор:EconstasneEguinerve
Персонажи: Артур/Мелегант
Рейтинг: PG-13
Жанр: романтика, ангст, hurt/comfort
Размер: 14 660 слов
Статус: закончен
1.1.
Мелегант сумасшедший.
Он осознает это ясно и не тешит себя иллюзией, что признание способно уменьшить глубину его безумия.
Проблемы с психикой обнаружились у него еще в подростковом возрасте: затяжные депрессии сменялись истериками и неконтролируемыми вспышками гнева. Он годами изводил и себя, и родителей, но от врачей было мало толку. Ему ставили биполярное расстройство, потом дважды пересматривали диагноз, пичкали нейролептиками и целым набором антидепрессантов, с каждым годом все увеличивая дозу.
Он не вылезал из кабинетов психотерапевтов, отказывался, был неспособен идти на контакт, но послушно глотал непомогающие таблетки. Как только исполнилось восемнадцать — съехал от родителей на крошечную съемную квартиру, наплевал на диагнозы, советы, проблемы. Справлялся сам.
Существовал.
Мелегант закончил университет и нашел работу, к тридцати годам зарабатывал достаточно, чтобы позволить себе приличное жилье и полный холодильник. Ненавидел жизнь, все так же трепал нервы себе и окружающим, не мог удержать ни дружеских, ни романтических отношений, но был в порядке.
А потом пришло безумие.
Все началось со снов — горячечных кошмаров, слишком подробных и ярких, — об одиноком детстве в старом замке, о турнирах и войнах, о ненависти и одержимости. Во снах он проживал жизнь и не терял ее наутро, не забывал ничего, сохраняя в памяти каждую мельчайшую деталь: металлический запах крови и вес меча в ладони, вкус трав в кисловатом пряном вине. Он помнил горечь и презрение к тем, кого никогда не встречал, желание обладать той, которая в этой реальности — в его реальности — не заслужила бы и взгляда.
Мелегант не говорил об этом никому, не знакомым и точно не психотерапевтам, но нес эту память, это безумие в себе, пока оно не начало казаться важнее и значимее действительности. Там была жизнь: разбитая на осколки, полная боли, и разочарований, и попыток начать все заново, погони за недостижимым, и все-таки — жизнь.
Здесь у него нет никого: ни желанной женщины, ни преданных воинов, ни заклятого врага.
Он как-то отыскал в сети статью о замещении, о создании воображаемого мира в попытке сбежать от реальности. До хрипоты смеялся от осознания, что его больное воображение не могло создать ничего получше.
Мелегант сумасшедший.
Сумасшедший потому, что отдал бы все, чтобы вернуть ту жизнь. Поступить иначе, перечеркнуть ошибки, но быть кем-то. Принцем. Претендентом на трон Британии.
Порой ему так истерически смешно от собственных мыслей.
Он ежится от холода, но не поднимается, чтобы закрыть окно, лишь подтягивает голые колени к груди и опускает на них подбородок. Уже давно перевалило за полночь, но он боится засыпать. В глубине души знает, что в этот раз не увидит ничего.
Не с тем, как завершился его последний сон: мучительной болью от загнанного под ребра клинка, горячей и липкой кровью, заливающей пальцы, разочарованием от поражения, и триумфом от отнятой победы, и облегчением, что все наконец-то кончилось.
Где-то на периферии слуха бубнит включенный телевизор. Мелегант невольно выцепляет строчки про статистику самоубийств, про работу горячей линии и кривится от иронии всей этой ситуации.
Он гадает, что будет, если он покончит с этой жизнью. Получит ли новую? Опустится ли на круг ниже в своем личном аду?
И он знает — знает, что за гранью нет ничего, кроме пустоты. Знает, что не было никакой прошлой жизни, только безумие, и все же часть его хочет… проверить.
Мелегант проводит рукой по лицу. Он не хочет признавать это даже сейчас, но понимает, что ему нужна помощь. Что он почти дошел до грани, что переступит через нее слишком легко, если сейчас — если хоть кто-нибудь не остановит его сейчас.
Он тянется за телефоном и дрожащими пальцами разблокирует экран. Щурится на по-прежнему высвечивающиеся внизу телевизора цифры телефона горячей линии, не глядя набирает номер и поспешно нажимает кнопку вызова.
Подносит трубку к уху.
Слушает мерные гудки — один, два, три…
— Алло? — раздается чуть хриплый и явно сонный мужской голос. — Кто это?
Мелегант ошибся номером.
Он понимает это в первое же мгновение, но отчего-то не вешает трубку, отчего-то задает вопрос, ответ на который очевиден:
— Это горячая линия по предотвращению самоубийств?
На другом конце провода слышится резкий выдох, и шорох, и приглушенное проклятие.
— Я… — незнакомец запинается, но все же продолжает: — Я, нет, вы ошиблись номером. Но я могу… могу чем-то помочь?
Не сдержавшись, Мелегант фыркает. Разумеется, ему повезло попасть на глупца с комплексом героя — на рыцаря без страха и упрека. На…
Очередной смешок застревает у него в горле, когда неверная, больная память шепчет ему о том, что незнакомец на другом конце провода и правда герой. И правда рыцарь, Мелегант сам посвятил его… разве мог он не узнать голос своего извечного врага, пусть тысячу раз искаженный телефонной связью?
Он проводит языком по губам, тяжело сглатывает, пытаясь прогнать сухость в горле. Сердце часто и болезненно стучит в груди, и вновь начинают дрожать руки, и Мелегант болен — он болен, безумен, нет никакого прошлого, нет никаких врагов, нет…
— Артур?
— Я… прости, мы знакомы? — он слышит нервный смех. — У меня нет твоего номера, и я не узнал голос. Мы учились вместе?
Он не отрицает имени. Отвечает так, будто Мелегант угадал, и Артур — не самое редкое имя, не настолько, как его собственное, и все же каковы шансы?..
Он сжимает пальцами переносицу и дышит чаще, пытаясь унять подступающую к горлу панику. Ему страшно. Страшно, потому что он теряет контроль — над собственной болезнью, над реальностью и вымыслом.
Что, если нет никакого незнакомца на другом конце провода? Нет никакой горячей линии? Только его безумие, галлюцинации столь реалистичные, что он не знает, где правда, где ложь.
— Эй, — зовут его. — Ты слышишь меня? Все в порядке?
Голос Артура — обеспокоенный и встревоженный, как будто ему в самом деле есть дело до незнакомца, решившего покончить с собой.
Конечно ему есть дело.
Чувство вины может быть иррациональным, и Артур, которого Мелегант знает, — Артур, которого он придумал, — протянул бы руку помощи и врагу.
— Я не знаю, — шепчет он. — Я не знаю, реально ли все это, реален ли ты… Артур, я… как это может быть правдой?
Артур бормочет очередное проклятие сквозь зубы, шумно выдыхает. Мелегант прижимает трубку к плечу и впивается ногтями в собственные колени, оставляет на коже красноватые полоски. Боль не меняет ничего.
— Скажи мне, где ты, я приеду, — говорит Артур. — Клянусь, я реален, и все это реально, и… тебе лучше не оставаться одному. Где ты?
Мелегант не знает, почему называет ему адрес. Ему плевать, насколько это опрометчиво. Артур не незнакомец, ближе ему, чем все, кого он когда-либо знал в этой жизни. Ближе, потому что принадлежит той больной фантазии, что сотворил его разум.
Мелегант нажимает на кнопку громкой связи и оставляет телефон на столе у кресла. Закрывает лицо ладонями.
Артур говорит что-то: убеждает, что совсем близко, в паре кварталов, что будет у него за считанные минуты. Он часто дышит и то и дело бормочет под нос ругательства, звенит ключами — спешит на помощь первому встречному, безумцу, что слишком задержался в этом мире.
— Поговори со мной, — просит Артур.
Быть может, боится его молчания. Что он может сделать за те минуты, что разделяют их.
Что может сделать Мелегант?..
— У меня нет пистолета, — говорит он сухо. — И нет таблеток, разве что где-то остались противоаллергенные, но вряд ли я сумею этим отравиться. Я не точил ножи с тех пор, как их купил, что было, кажется, лет пять назад, у меня нет опасной бритвы, и, хм… какие еще есть варианты?
— Я не собираюсь их озвучивать, — отрезает Артур. — Ты точно будешь в порядке, пока я не приду?
— Я этого не говорил.
В порядке слишком щедро для него. В порядке не было никогда. Но он не собирается ничего делать, не сейчас, когда плод его воображения — или какой-то несчастный, которого зовут не Артуром вовсе, просто Мелегант убедил себя в этом, — спешит разделить его одиночество.
Он гадает, будет ли так ужасно поверить в созданную им фантазию.
Хоть раз позволить кому-то спасти его.
Мелегант тянется к телефону и нажимает на кнопку сброса вызова.
Он выпрямляет ноги и откидывается в кресле, запрокидывает голову и моргает в потолок. В левом углу расплывается желтоватое пятно, оставшееся с того раза, когда его чуть не затопили соседи сверху. Из открытого окна доносится шум машин и шорох листвы, неровно мерцает лампа во дворе. Тикают настенные часы. Все кажется знакомым и реальным: ровно таким же, как было восемь месяцев назад, до того, как начались проклятые сны.
Он и представить не мог, что сумасшествие ощущается так.
Мелегант заставляет себя подняться на ноги и подойти к плите. Включает чайник и тянется за френч-прессом, высыпает в него остатки кофе и дожидается, пока нагреется вода.
Заваривает кофе.
Звук звонка заставляет его вздрогнуть всем телом, но Мелегант лишь сжимает зубы и идет к двери. Медлит у порога и переступает с ноги на ногу. Не может взглянуть в глазок, потому что позорно боится — увидеть незнакомца.
Увидеть Артура.
Он оттягивает ворот футболки, проводит рукой по спутанным волосам, выбившимся из хвоста, и открывает замок. Заставляет себя смотреть, не отводить взгляда, не бежать от правды, какой бы она ни была.
Мужчина, мальчишка едва ли многим старше двадцати, выглядит растерянным и почти напуганным. У него выразительные карие глаза и растрепанные темные волосы, мягкий, чувственный рот и трехдневная щетина на щеках, почти незаметная родинка на правой.
И он не похож на короля из его снов ни статью, ни взглядом — в нем нет ни гнева, ни презрения, ни ненависти, — но это он, его черты, которые Мелегант успел выучить до мельчайших подробностей.
— Артур, — выдыхает он.
В глазах Артура мелькает неприкрытое облегчение. Он приподнимает уголки губ в намеке на улыбку, почти виновато отводит взгляд.
— Прости, я… я не помню твоего имени. Я могу войти?
Мелегант отступает в сторону, пропуская Артура в квартиру. Закрывает за ним дверь. Не пытается поправить его, сказать, что они никогда не знали друг друга, не в этой жизни, и точно не учились вместе.
Он сбежит тут же, стоит заикнуться о подобных бреднях.
— Я Мелегант, — бросает он по пути на кухню. — Кофе будешь?
Артур тащится за ним следом подобно послушному щенку, но с любопытством совершенно кошачьим разглядывает скудную обстановку квартиры. Был ли он таким же юным, таким же неразумным ребенком в их прошлой жизни?.. Ему едва исполнилось пятнадцать, когда он получил корону, и в этом восприятие нынешней жизни сильнее.
Как Мелегант мог ненавидеть его так сильно? За что?
— Буду, — запоздало говорит Артур, останавливаясь у кухонного стола. — Но подожди, сначала…
— Что? — вздергивает брови Мелегант.
Артур улыбается ему робко и немного смущенно, взлохмачивает и без того растрепанные волосы и — раскрывает объятия.
— Обнимашки?
— Нет, — отрезает Мелегант, хмурит брови и поджимает губы. — Даже не думай.
Улыбка дрожит на губах Артура, но не исчезает; он морщит лоб и делает шаг навстречу, пускай не вторгается в его личное пространство, но все равно подходит слишком близко. Его взгляд мягкий и удивительно теплый, совершенно и абсолютно незнакомый.
— Это полезно, — уверяет он. — Научно доказано. Я уверен, что где-то читал статью на эту тему, там говорилось…
Мелегант перестает слушать, просто смотрит на него. Смотрит и не может оторваться, пытается разглядеть каждую мельчайшую деталь его лица… Были ли его глаза во сне такими же янтарно-карими? Был ли у него тот же крошечный шрам на правой щеке?
Артур, извечный соперник из его безумных снов, стоит перед ним, на кухне его квартиры, говорит о чем-то совсем неважном, пытается доказать…
Он не может быть реальным.
Мелегант делает шаг вперед, сокращая последнее расстояние между ними, утыкается в широкую теплую грудь и закрывает глаза. Чувствует, как его прижимают к себе сильные руки, и Артур лишь на дюйм выше, но Мелегант будто становится меньше в его объятиях, прячет лицо в его шее и вдыхает его запах.
Артур настоящий.
От него пахнет не сталью, не кровью и не кожей, но чистым потом и дешевым одеколоном. Его жесткая щетина царапает кожу, а футболка чуть влажная — кажется, на улице опять зарядил дождь.
Он настоящий. Не сон, не видение, не галлюцинация — а если и она, то слишком правдоподобная, чтобы это имело хоть какое-то значение.
Артур опускает ладонь на его затылок, мягко перебирает пряди волос, и Мелегант как ни силится, не может вспомнить, когда его последний раз касались вот так. В этой или в прошлой жизни. Он не приводил домой никого года три, не меньше, и даже тогда все было иначе. Безлично, по-быстрому, чтобы только не устать от общества друг друга.
— Что у тебя случилось? — тихо спрашивает Артур.
Мелегант не отвечает. Проводит ладонью между его лопаток и останавливается на пояснице. Секунду размышляет о том, чтобы спуститься ниже, чтобы обернуть все иначе. Не утешением, не диссонансом реальности и фантазии, а тем самым безличным и быстрым, что забудется на утро…
— Ничего не случилось, — он заставляет себя отстраниться.
Одергивает растянутую футболку, запоздало вспоминает, что так и не удосужился надеть штаны. Плевать.
— Ничего не случилось, — повторяет он, доставая кружки и разливая еще горячий кофе. — У меня, видишь ли, хрупкая психика и исключительно дерьмовый день. Ты зря приехал. Я бы не…
Не покончил с собой? Но Мелегант не уверен, что это правда.
— Не зря, — с подчеркнутой легкостью уверяет Артур. — Ты напоишь меня кофе, расскажешь что-нибудь о себе… или, хочешь, говорить буду я. Просто поверь мне наслово, это будет лучше, чем провести ночь на диване у сестры.
— У сестры?
Мелегант сжимает в ладонях чашку и не поднимает взгляда.
Воспоминания о Моргане вызывают у него иные эмоции. Слишком близко к страху. Безумие совсем другое толкнуло его на то, чтобы заключить с ней сделку, но этой ошибки он бы не повторил.
Мелегант знает, что отдал бы многое за то, чтобы прошлое все же существовало — чтобы Артур вспомнил его, пусть вместе с этим вспомнил бы и ненависть, и гнев, и презрение тоже.
Моргану предпочел бы не видеть никогда.
— У Анны, ты должен ее знать, она преподает языки у младших курсов. Не пойми меня неправильно, я очень ее люблю, но жить в однокомнатной квартире вместе с ней и ее мужем это, прямо скажем…
Мелегант выдыхает. Он оборачивается к Артуру и вручает ему чашку с кофе, находит его взгляд и смотрит почти с вызовом.
— Мне тридцать один год, Артур, я закончил университет восемь лет назад, так что мы точно не учились вместе.
Артур моргает удивленно и потерянно, едва заметно хмурит брови, пытаясь что-то вспомнить. Бессмыслица. Ему нечего вспоминать, он в здравом рассудке.
— Тогда откуда ты знаешь меня?..
Мелегант кривит губы в неприятной усмешке, берет в руки свою чашку и делает осторожный глоток, и только после этого отвечает:
— Я видел тебя во сне.
Его голос не дрожит, и слова звучат легкомысленной шуткой. Артур не воспринимает их никак иначе: обнажает в улыбке ровные белые зубы, подкупает мелкими морщинками, собирающимся в уголках глаз.
Мелеганту почти хочется улыбнуться в ответ.
— Во сне, — так же ровно продолжает он, — я ненавидел тебя так сильно, что готов был душу продать, чтобы только увидеть твою смерть.
Искры смеха гаснут в глазах Артура, уступая место неуверенности. Не страху, но первому сомнению — в том, что поступил правильно, заявившись домой к незнакомцу, к ненормальному, что мог бы попытаться избавиться от него так же легко, как от самого себя.
— У тебя странное чувство юмора, — говорит он тихо.
— Я не шучу.
— Хорошо, — голос Артура звучит мягко, как будто он пытается разговаривать с диким, опасным животным. — Ты ненавидишь меня сейчас? Не во сне?
Он выглядит так, как будто не верит ни на миг, что Мелегант ответит согласием.
Он и не может.
Не может ненавидеть Артура — мальчишку, что спит на диване у старшей сестры, мальчишку, что сорвался посреди ночи, чтобы помочь незнакомцу, мальчишку, объятия которого были теплыми и надежными…
Не может ненавидеть даже короля из собственных снов или же прошлого: порывистого и неискоренимо наивного, упрямого и справедливого, умеющего любить всем сердцем. Мелегант почти не знал его, несмотря на годы противостояния, но даже за пеленой гнева способен был разглядеть противника, достойного… уважения, если ничего иного.
Он был готов убить, но не желал ему зла, не до последних мгновений, когда потребность причинить боль хоть кому-нибудь не затмила все прочее.
— Как тебя ненавидеть? — Мелегант дергает уголком рта в намеке на улыбку, минует Артура, проходя в гостиную и с ногами забираясь на диван; добавляет едва слышно: — Я ведь тебя даже не знаю.
Он греет ладони о чашку с кофе и не торопится пить. Слушает редкий стук капель дождя за окном. Дожидается, пока Артур пройдет за ним следом — сядет рядом, по-прежнему близко, как будто не отвращенный его словами.
Он чувствует на себе взгляд, изучающий и по-прежнему немного растерянный. Не возвращает его, пока не услышит слов — приговора, каким бы он ни был.
— Расскажи мне, — просит Артур.
И Мелегант рассказывает.
2.
2.
Раздражающая трель звонка эхом разносится по квартире. Неохотно отложив в сторону книгу, Мелегант поднимается с дивана и подходит к двери, чтобы отпереть замок.
На пороге стоит Артур: слегка помятый, но сияющий неизменно широкой улыбкой, он прижимает к груди бумажный пакет с продуктами и переминается с ноги на ногу, ожидая, когда ему позволят войти.
Мелегант потерял счет, сколько раз уже наблюдал эту картину, и все равно где-то в глубине души удивлен — каждый раз, когда этот глупый мальчишка выбирает вернуться к нему, хотя давным-давно должен был оставить в прошлом их нелепое знакомство.
— Привет, — произносит Артур. — Пропустишь?
Мелегант неопределенно пожимает плечами, но послушно отступает в сторону. Защелкивает замок, пока его вечно незваный гость скидывает ботинки и устремляется прямиком на кухню.
— Как прошел твой день? — не оборачиваясь, спрашивает Артур.
— Отвратительно, — сухо говорит Мелегант.
Один и тот же ответ.
Ни капли лжи.
Все это давно вошло бы в привычку, если бы он мог позволить себе подобную роскошь.
Если бы мог позволить себе надежду, что так будет всегда.
Мелегант прислоняется спиной к двери и оттягивает воротник футболки, тщетно пытаясь облегчить дыхание. Даже не пытается вслушиваться в доносящуюся с кухни болтовню Артура — о том, как прошел его день, как невыносимо скучны лекции или как сложно работать с новой моделью.
Вместо этого Мелегант вспоминает их первую встречу: тот дождливый вечер почти два месяца назад, когда Артур услышал его историю с начала и до самого конца.
Рассказывать все незнакомцу — призраку прошлого, единственному, кто связывал его с ним, — казалось почти легко.
Мучительно.
Необходимо.
Артур не перебивал его. Внимательно слушал путаный, омерзительный в своей искренности рассказ — о соперничестве, переросшем в одержимость, о горчащем разочаровании, что взрастило ненависть.
О чем он думал тогда? Искал ли оправдание горячечному бреду, мельчайшим деталям, нарисованным больным воображением, — тому, что Мелегант знал его?..
Возможно, он видел Артура когда-то давно, мельком слышал его имя, и поблекшее воспоминание отпечаталось где-то на подкорке сознания, чтобы затем вплести чужой образ в нелепую фантазию о несуществующем прошлом.
Объяснение кажется до смешного разумным, и Мелегант хотел бы поверить в него сам, но не может. Не был бы безумцем, если бы по-прежнему так отчаянно не цеплялся за реальность прошлой жизни.
Он не знает, во что верит Артур: считает ли его спятившим, мошенником или всего лишь мучимым одиночеством неудачником, разыгравшим глупую и безвкусную шутку.
В тот вечер Мелегант так и не дождался ответа на свое признание.
Артур задремал, не услышав трагедии финала, утомленный историей или, может быть, убаюканный ею. Он провел ночь, свернувшись клубком на узком и жестком диване, — лишь потому, что Мелегант так и не смог заставить себя разбудить его.
Отпустить.
Распрощаться, чтобы не встретиться больше.
Артур ушел все равно. Допив его кофе и неловко извинившись за вторжение, вытянув обещание не совершать никаких глупостей, он ушел — оставил Мелеганта одного, растерянного, терзаемого демонами и по-прежнему безумного... так глупо жаждущего близости своего когда-то заклятого врага.
Артур вернулся в тот же самый день, с двумя пластиковыми стаканчиками с капучино и коробкой пончиков, с уверением, что попросту проходил мимо. И Мелегант не верил ему ничуть, но даже не пытался возразить — в последней, жалкой попытке сохранить остатки гордости.
— Ты идешь? — зовет его Артур.
Мгновение спустя из кухни раздается дребезжащий звон посуды, а следом — приглушенное ругательство.
Мелегант позволяет себе тень усмешки.
Кулинарные таланты Артура оставляют желать лучшего, но он старается так искренне, что это не может не очаровывать. Если только не задумываться слишком уж глубоко, отчего этот неразумный мальчишка взвалил на себя неблагодарную ношу заботиться о Мелеганте — о его физическом здоровье ничуть не меньше, чем душевном.
Возможно, в прошлой жизни Артур так же легко дарил свое внимание и ласку, был так же нелеп в своей нежности — с друзьями, родными, возлюбленной супругой, сколь бы нелепым ни казалось сравнение.
Когда-то Мелеганту было все равно, что представлял из себя прославленный король Британии, только теперь он не может перестать думать об этом — выискивать среди воспоминаний знакомые черты, проводить параллели и сравнивать каждую мельчайшую деталь.
Это бессмысленно, чего бы он ни пытался этим достичь. Если та жизнь и существовала вовсе, она осталась позади, и сколько бы Мелегант ни мучил себя догадками, ему уже не узнать, о чем мог мечтать ребенок пятнадцати лет, на плечи которого легла судьба всего королевства.
Желал ли он короны, доверял ли друзьям, любил ли жену?..
Должно быть, любил.
Мелегант помнит, как их брак воспевали в песнях — волшебное единение душ, вечное и нерушимое, — но знает лучше многих, кому было отдано сердце Гвиневры. Если когда-то она и отвечала на чувства супруга, этого оказалось ничтожно мало.
Было ли ее предательство раскрыто? Было ли Артуру больно — невыносимо, мучительно больно, — когда он узнал об измене? Оправился ли он от раны и смог ли полюбить вновь?
У Мелеганта нет ответов на эти вопросы, не будет никогда, и все, что он может, — узнать Артура сейчас. Невыдуманного, настоящего. Не легендарного правителя, всего лишь мальчишку, который вторгся в его жизнь, пытаясь удержать от непоправимой ошибки.
Мелегант хочет верить, что это неизмеримо важнее, даже если доставшаяся ему жизнь все также блекнет на фоне ярких и болезненно красочных картин прошлого.
Он уже успел узнать об Артуре больше, чем за все те годы, что ненавидел его.
Ему двадцать два. Он почти закончил Лондонский университет и собирается стать архитектором. Он спит на диване в квартире мужа старшей сестры. У него вечно не хватает денег и совершенно нет личной жизни.
Он простоват, пускай не глуп, неискоренимо наивен и поразительно упрям. Внимательный собеседник, верный друг — хороший человек.
Это Мелегант признавал всегда.
Он не дожидается, пока его окликнут вновь: наконец заставляет себя пройти на кухню и, прислонившись плечом к дверному косяку, молча наблюдает за Артуром. Тот не оборачивается на звук его шагов, всецело увлеченный готовкой, — склонившись над разделочной доской, мурлычет себе под нос какую-то незатейливую мелодию, слегка покачивая бедрами ей в такт.
Сегодня их ждет омлет. Не слишком уместно для ужина, но определенно безопаснее большинства прошлых экспериментов. По кухне уже разносится запах жареного лука и грибов, и позабытый было голод вновь напоминает о себе неприятным урчанием в желудке.
Мелегант опять весь день просидел на кофе и сахарном печенье, принесенном одной из коллег.
— Пиво в холодильнике, — бросает Артур через плечо. — Достанешь?
Мелегант дергает уголком рта в подобии улыбки.
Во всей этой сцене есть нечто отвратительно домашнее, и, пусть в груди разливается невольное, неуместное тепло, ему не заглушить растерянности, что он ощущает.
Беспомощности.
Улыбка дрожит на губах, сменяясь гримасой.
Мелегант отталкивается от стены и подходит к холодильнику. На боковой полке обнаруживает две бутылки IPA любимой марки — уверен, что если и упоминал о своих предпочтениях, то лишь вскользь.
Артур накрывает на стол.
Мелегант разливает пиво по бокалам.
Разложенный по тарелкам омлет выглядит съедобным, пахнет вполне аппетитно, к тому же Мелегант так голоден, что довольствовался бы и лапшой быстрого приготовления.
Никакого вкуса ни в еде, ни в связях.
— Знаешь, — начинает Артур, стоит им устроиться за столом, — по-моему, вышло вполне неплохо. Еще немного практики, и я определенно смогу составить конкуренцию профессиональному шеф-повару.
Он широко улыбается и, подперев подбородок ладонью, выжидающе смотрит на Мелеганта.
— А ты что думаешь?
Мелегант с трудом сдерживает желание закатить глаза, но все же послушно пробует первый кусок. Пережевывает его подчеркнуто медленно, делает щедрый глоток эля, надеясь смягчить остроту, — откровенно и мелочно тянет время.
— Я думаю, — говорит он наконец, — что ты определенно зазнался. Но омлет тебе удался.
Он не лжет, потому что в этом нет нужды, но если бы была — приукрасил бы правду, только чтобы увидеть довольную улыбку на лице Артура, как загораются его глаза даже от такой простой похвалы. Ему так мало нужно для счастья: доброе слово и толика внимания, признание, что его забота кому-то нужна.
Мелегант всегда был скуп на ласку и уже не изменится, и все-таки впервые тех жалких крупиц, которые он способен дать, оказывается… достаточно.
— Все ради тебя, — Артур шутливо салютует ему бокалом.
Все ради него.
Все ради других, кто бы ни оказался в нужде: будь то народ Британии, погибающий от нашествия варваров, или безумец, посреди ночи решивший свести счеты с жизнью.
Мелегант ненавидит мысли об этом, неуместную ревность ко всем и каждому, кому Артур готов прийти на помощь.
Ненавидит быть одним из многих, но не в силах этого изменить.
Он опускает взгляд в тарелку и молча принимается за еду.
Остаток ужина проходит в тишине, нарушаемой лишь тиканьем часов и звоном столовых приборов. Наученный горьким опытом, Артур даже не пытается его разговорить, но довольно и того, что он смотрит — внимательно и неотрывно, слишком очевидно выжидая, когда можно будет подать голос.
Мелегант доедает все до последнего кусочка и только затем поднимает голову.
— Говори уже, — приказывает он.
Артур не торопится подчиняться.
Он сжимает губы и отводит взгляд — волнуется, как будто не ожидает от разговора ничего хорошего, и все-таки не может заставить себя промолчать.
— Я просто подумал, — начинает он, бездумно очерчивая кончиками пальцев ободок своего бокала, — когда заканчивал последний набросок…
Он неопределенно пожимает плечами и затихает вновь, наверняка пытаясь сформулировать ту без сомнения важную мысль, на которую его натолкнуло очередное художество.
Мелегант почти смирился с его идиотской привычкой зарисовывать сцены из их прошлой жизни — все, что казались ему особенно значимыми.
Артур неизменно рисовал себя в образе короля; выпытывал мельчайшие детали о том, какие одежды предпочитал когда-то, как стригся и носил ли бороду.
Интересовался Мелегантом ничуть не меньше.
Порой его рисунки слишком, почти пугающе точно повторяли образы из воспоминаний.
— У меня был тяжелый день, Артур, — выдыхает Мелегант. — Так что я искренне надеюсь, что ты планируешь закончить свою мысль хотя бы до наступления ночи.
Артур неловко смеется и качает головой.
— Я просто подумал, — повторяет он, — ты столько раз рассказывал о том, как сильно ненавидел меня в той жизни, и я… Я хотел спросить: ты правда не против, что я провожу здесь так много времени?
Отчего-то вопрос застает Мелеганта врасплох.
Он… ценит чуткость, с которой Артур относится к его бреду: быть может, не верит в него сам, но не обвиняет во лжи. Понимает, что горячечные сны реальны для Мелеганта, что его чувства настоящие, даже если воспоминания нет.
Так легче.
Легче верить в то, что он контролирует ситуацию, что твердо стоит на земле, а не балансирует на краю пропасти.
Артур в здравом уме.
Артур принимает его таким, какой он есть, со всеми больными фантазиями, и Мелегант благодарен ему за это, даже если никогда не признается вслух.
Благодарен за близость и разделенное одиночество.
Он сам не заметил, как Артур стал частью его жизни — не случайным знакомым, но почти другом.
Если бы Мелегант понимал до конца значение этого слова.
Если бы оно не казалось столь до смешного неуместным по отношению к ним.
В своей одержимости он думал лишь о том, чтобы удержать Артура как можно ближе, не потерять единственную нить, связывающую его с той жизнью, — не остановился ни на мгновение, чтобы задать себе такой очевидный вопрос.
Как мог он цепляться за общество того, кого ненавидел раньше?
Раньше.
Разве Мелегант не признался еще в первую их встречу, что не знал Артура достаточно, чтобы ненавидеть? Быть может, тогда он вкладывал в эти слова иное значение — пытался сбежать, отказаться от реальности прошлого, но истина закралась глубже.
— Поверь, я не стал бы молчать, если бы меня что-то не устраивало, — наконец отвечает он.
Его голос звучит непривычно хрипло, и он допивает остатки эля, чтобы прогнать сухость, чтобы дать себе хотя бы миг собраться с мыслями.
Прохладная горечь действует почти успокаивающе.
— По правде сказать, я… те чувства, что я испытывал к тебе, никогда не были по-настоящему личными.
Когда-то он считал иначе. Когда-то верил, что оскорбление ранило лишь глубже от того, кем был Артур: безродным мальчишкой, порывистым и глупым, но его превозносили и славили, в то время как Мелеганту доставались лишь насмешки.
— Я ненавидел судьбу, что сделала нас врагами, людей за их выбор и их несправедливость, — он говорит тихо, не смотрит на Артура, опасаясь, что не сможет закончить иначе. — Ты не сделал ничего, что заслуживало бы моего презрения. Ты не стремился заполучить трон, и не твоим выбором было полюбить женщину, которую я желал. И все же… тогда все это имело значение. Теперь — нет.
Мелегант поднимает голову, встречаясь с Артуром взглядом, чтобы тот ни на миг не сомневался в правдивости его слов. Он не лгал ему ни в этой жизни, ни в прошлой, и отказывается начинать.
Пусть горечь не покинула его сердце, — обида, неудовлетворенность и боль, — желания прошлого больше не властны над ним.
Их соперничество потеряло смысл.
Зачем Мелеганту трон Британии, потерянной столетия назад?
Зачем ему женщина, отвергшая его страсть, предавшая любовь Артура, что была искреннее и чище?..
Зачем ненавидеть, когда причин больше нет?
И, может, Мелегант знает лучше многих, что порою ненависти не нужно оправдание, привязанности оно не нужно тоже, и, кажется, где-то на смазанной, размытой границе между его жизнями, он обменял одно чувство на другое.
— Хорошо, — выдыхает Артур. — Я… рад это слышать. Я не хотел бы, чтобы мы…
Он запинается и опускает глаза, тщетно пытаясь скрыть смятение, как если бы ответ не разрешил его сомнений, как если бы что-то тревожило его до сих пор…
Быть может, его забота о чувствах Мелеганта и непритворна, но проблема не в них.
Еще не поздно все разрушить.
Мелегант поджимает губы, не в силах сдержать невольной досады.
Он резко поднимается на ноги, морщась от пронзительного скрипа ножек стула по кафелю пола. Артур остается сидеть, смотрит на него снизу вверх растерянно и виновато — чувствует перемену настроения и знает его причину.
Знает его. Изучал все два проклятых месяца: его вспышки гнева и приступы меланхолии, всегда был так осторожен с ним, лишь чудом не сорвавшись ни разу.
Артур вспыльчив и нетерпелив, но только не с Мелегантом. Ради него всегда старается быть ласковым и мягким, ради него наступает на горло своим желаниям и потребностям.
Проклятье.
Мелегант отходит к окну и, опершись о подоконник, скрещивает руки на груди.
— Что бы ни творилось в твоей голове, изволь наконец разродиться, — желчно произносит он.
Он переоценил нелепую открытость Артура, его совершеннейшую неспособность скрывать свои чувства или хранить секреты, но если и раздражен теперь, то только на себя.
Мелегант ненавидит недоговоренности.
Ненавидит ожидание, поиски двойного дна и дешевые интриги — ненавидит, что Артур молчит, что нервничает тоже, как будто признание, каким бы оно ни было, способно положить конец…
Тому, к чему Мелегант отказывался привыкать, и все-таки попался в ловушку.
Артур трет лицо руками и глубоко вздыхает.
— Анна беременна, — решительно выпаливает он.
Брови Мелеганта невольно ползут вверх. Он чувствует себя настолько сбитым с толку, что даже раздражение и беспокойство отступают на второй план, оставляя лишь искренне недоумение.
— Мои поздравления, — медленно произносит он. — Хочешь, чтобы я стал крестным?
Артур тихо фыркает и качает головой.
— Просто я… — он мнется еще мгновение, опускает взгляд на собственные руки, но все-таки продолжает: — Я живу с ними уже почти два года, и не то чтобы они на что-то жаловались, только их вот-вот будет трое, и мне точно придется искать себе отдельное жилье. Общежития все еще заполнены, и я мог бы, пожалуй, найти соседа по объявлению, но я и так провожу у тебя почти все свободное время, и я подумал…
Мелегант почти рассеянно смотрит, как лихорадочно блестят его глаза и щеки алеют от смущения, как пальцы нервно комкают салфетку, и…
Милостивые боги, Артур хочет переехать к нему.
Он хочет переехать к нему официально, потому что проклятый мальчишка прав: он и так проводит здесь все время. Мелегант постоянно натыкается на его скетчбуки, разбросанные по всей квартире, в ванной лежит его зубная щетка, и где-то в шкафу точно есть смена одежды.
Они ужинают вместе практически каждый день, завтракают вполовину реже, но по-прежнему слишком часто, чтобы отрицать тот простой факт, что Артур умудрился просочиться в его жизнь, стать неотъемлемой ее частью… как был и раньше, пускай совсем иначе.
В прошлом Мелегант был одержим им — попытками найти способ лишить его трона, отнять все, что дорого, а теперь…
Теперь он чаще думает о том, стоит ли покупать по дороге кофе на двоих и что ждет его на ужин, готов ли он терпеть глупые шутки и нескончаемую болтовню или же предпочтет тихий вечер с книгой под едва слышный скрип карандаша.
Как все могло измениться так сильно?
Как он мог не заметить?..
Артур по-прежнему что-то говорит.
Бормочет себе под нос, почти проглатывая слова, и, кажется, уже начинает повторяться:
— …платить половину арендной платы, разумеется, это не самый дорогой район, и в крайнем случае я всегда могу найти подработку…
— Хорошо, — резко прерывает Мелегант, затем повторяет громче: — Я сказал: хорошо, можешь переезжать.
Артур останавливается на середине предложения и часто моргает, будто едва верит своим ушам, но миг спустя его лицо светлеет, и широкая и совершенно счастливая улыбка расцветает на губах.
Он вскакивает со стула, едва не уронив его на пол, в два шага преодолевает расстояние между ними, и Мелегант предчувствует, что его ждет, но все равно оказывается совершенно не готов к бесцеремонным и неуместным, крепким, теплым объятиям.
— Спасибо, — шепчет Артур ему на ухо, обжигая кожу горячим дыханием, посылающим вниз по позвоночнику невольную дрожь.
Мелегант чувствует себя запертым.
Ему слишком жарко.
Он не привык к физическим проявлениям симпатии, избегал их даже с теми, с кем делил постель, но Артур всегда выражал привязанность иначе — слишком часто позволял себе случайные касания, и…
— Отпусти меня, — неохотно говорит Мелегант.
— Нет, — Артур лишь крепче сжимает объятия и кладет подбородок ему на плечо. — Не сейчас. Еще чуть-чуть.
И Мелегант может все это стерпеть.
Позволить Артуру все его глупости, проявить немного снисходительности к этому неразумному, ласковому ребенку, готовому отдать так много и ничего не просить взамен.
Он прикрывает глаза и не пытается отстраниться.
Быть может, совсем не терпит каждый миг.
3.
3.
Мелегант едва дожидается окончания рабочего дня.
Он выключает компьютер ровно в половину шестого, собирает сумку и накидывает на плечи пальто — бросает короткий взгляд на наручные часы, пытаясь прикинуть, есть ли у него время зайти по дороге в Sainsbury's и купить чего-нибудь к чаю, и…
— Уже уходишь?
Голос Эвы, одной из его младших коллег, сбивает с мысли. Мелегант переводит на нее взгляд и выразительно поднимает брови.
— Уже ухожу, — говорит он. — А что такое?
Раньше ее не особенно интересовал распорядок его дня.
— Ничего, — Эва неуверенно улыбается и кивает на пластиковый контейнер на краю ее стола. — Хотела предложить тебе забрать остатки печенья. Будешь?
Мелегант недоуменно моргает.
У него нет конфликта с коллегами. Он добросовестно выполняет свои обязанности, не ввязывается в бессмысленные споры, старается по большей части держать свое мнение при себе, — учится на ошибках несуществующего прошлого, вот только…
Его недолюбливают все равно: за высокомерие и холодность, за нелюдимость и нежелание идти на контакт и бессчетные странности, и, может быть, поэтому неожиданное дружелюбие так сбивает с толку.
Он всегда слишком недвусмысленно давал понять, что не имеет ни малейшего желания отвечать взаимностью.
— Не откажусь, спасибо, — немного рассеянно отвечает он.
Артур почти не ест сладкого, но сахарное печенье удается Эве особенно хорошо, так что едва ли ее старания останутся неоцененными. Мелегант ценит их, даже если никогда не признает этого вслух.
— Всегда пожалуйста, — Эва улыбается шире и протягивает ему контейнер. — Ты домой? Или, может, присоединишься к нам?
Мелегант убирает печенье в сумку и качает головой.
Он помнит привычку коллег проводить пятничные вечера в ближайшем баре, вот только его перестали приглашать еще года полтора назад — после очередного, особенно резкого отказа, — и Мелегант не имеет ни малейшего желания менять положение вещей.
Его никогда не прельщало пьянство в компании полузнакомых и откровенно неинтересных ему людей.
— Не в этот раз, — говорит он. — Меня ждут дома.
Глаза Эвы вспыхивают веселым блеском.
— Так вот оно что, — тянет она. — А я-то все гадаю, с чего это ты больше не сидишь в офисе до закрытия.
Мелегант с трудом сдерживает желание поморщиться.
Он предпочел бы, чтобы Эва не лезла не в свое дело — не обнажала так легко и беспечно слабость, в которой не хочется признаваться даже самому себе.
Мелегант едва терпит чужое общество, но одиночество страшит его сильнее.
Еще недавно он выбирал если не компанию, то присутствие людей, потому что в тишине собственной квартиры его некому было спасти от мыслей, что ядом забирались в разум — от воспоминаний о каждой совершенной ошибке, от ощущения бессмысленности настоящего и тусклой обреченности будущего.
Все стало только хуже с тех пор, как он вспомнил — выдумал — свою прошлую жизнь.
Оставаясь наедине с собой, Мелегант чувствовал себя по-настоящему сумасшедшим. Ощущение реальности утекало сквозь пальцы, и он едва понимал, в каком мире находится, когда все, за что он мог цепляться — белый шум электричества в ушах.
Мерный, чуждый, абсурдно непривычный гул.
Мелегант сжимает зубы и отгоняет мысли об этом прочь.
— Не знаю, что ты успела себе напридумывать, — усмешка на его губах натянуто-фальшива, — но я говорил о своем соседе по квартире. Он настаивает, чтобы я был дома к ужину.
Он отдает себе отчет, что слова не разубедят Эву — не разрушат нарисованную ею наивную картину его несуществующей личной жизни, но это не имеет значения.
Ей все равно не понять, что связывает его с Артуром.
Эва прислоняется бедром столу и бросает на него насмешливый взгляд из-под ресниц.
— Ну если он так настаивает, — говорит она, — не буду задерживать тебя глупой болтовней. Ты только не игнорируй нас всех так уж явно, договорились?
Мелегант дергает уголком рта и пожимает плечами.
Он до сих пор не имеет ни малейшего понятия, отчего Эва заговорила с ним, отчего решилась на очередную обреченную попытку сблизиться, и все же…
Быть может, не стоит лишать ее надежды.
— Посмотрим, — говорит он. — Увидимся на следующей неделе.
Он оправляет пальто и закидывает на плечо сумку и, не дожидаясь ответного прощания, устремляется к выходу из офиса.
— До встречи! — бросает Эва ему вслед. — И передавай привет соседу. Не знаю уж, его ли это заслуга, но в последнее время ты определенно кажешься счастливее.
Мелегант не оборачивается и не говорит ничего.
Он даже не замедляет шага; открывает дверь и спускается вниз по лестнице, выходит на улицу и направляется к подземке — как будто все в порядке.
Как будто чужие слова не выбивают почву у него из-под ног.
В его голове — хаос пустоты, жужжание пчелиного роя, заглушающее все мысли.
Мелегант прижимает карточку к турникету.
Мелегант спускается к поездам и позволяет потоку тел затащить его в удушающе жаркий вагон.
Мелегант цепляется за перила и дышит ровно и глубоко, пытаясь отогнать знакомый приступ паники.
Он привык бороться с ними — в те дни, когда воспоминания о прошлой жизни возвращались к нему болезненно-яркими вспышками, когда мир вокруг казался незнакомым и чуждым — слишком стремительным, слишком шумным, слишком…
Вокруг него так много людей. Десятки, сотни, тысячи людей — как он справлялся с этим все тридцать лет жизни?..
Мелегант в порядке теперь.
Теперь воспоминания не кажутся единственной реальностью, они — неотъемлемое прошлое, но его место в настоящем. Он больше не принц Озерного края, всего лишь один из миллионов жителей Лондона — не самый примечательный и даже не самый безумный, пусть временами в это верится с трудом.
Мелегант в порядке.
Он кажется счастливее теперь — довольно, чтобы к нему посмели подступиться, чтобы дали еще один бессмысленный шанс…
Все это из-за Артура.
Мелегант подпустил его слишком близко — позволил себе привыкнуть к чуткости, к ласке, к утешению, в котором нуждался так унизительно часто.
Он прислоняется затылком к нагретому пластику двери поезда и закрывает глаза, тщетно пытаясь отогнать воспоминания, что приходят все равно, — о ночи, когда он сдался.
Мелегант помнит, как проснулся в холодном поту, жадно ловя воздух ртом, — как внутренности разрывало от ослепляющей, фантомной боли, а руки горели от крови.
Агония смерти преследовала его во снах. Она наполняла тело липким, парализующим ужасом, и Мелегант боялся, что тот не отпустит никогда…
Артур сидел на краю его постели.
В одной пижаме, растрепанный и заспанный, он смотрел на Мелеганта с нескрываемым беспокойством — с болезненной и неуместной нежностью, от которой щемило в груди.
Он что-то говорил: о том, как у него ноет спина от слишком жесткого дивана, и что в гостиной опять не работает отопление; просил позволить провести хотя бы ночь в нормальной постели, уверял, что не помешает…
И Мелегант согласился: по-прежнему слишком напуганный кошмаром, слишком растерянный, чтобы разгадывать чужие уловки — искать причины для отказа, когда не хотел говорить «нет».
Он смог заснуть той ночью, убаюканный теплом и близостью Артура, его тихим, до нелепого очаровательным похрапыванием, а когда наступило утро — загнал подальше стыд, выбрал забыть обо всем, что произошло…
До тех пор, пока это не повторилось, — снова и снова.
До тех пор, пока и это тоже не стало привычным.
Необходимым.
Мелегант зависит от Артура.
Голос диктора объявляет его остановку.
Мелегант с трудом протискивается к выходу из поезда и заставляет себя идти дальше: поднимается по эскалатору, минует турникет, выходит прочь из подземки и глубоко вдыхает стылый ночной воздух.
Ему не успокоить лихорадочно бьющихся в голове мыслей.
Как мог он позволить себе привязаться настолько, что одна мысль вновь остаться в одиночестве вызывает почти панический страх?..
Все это не может продолжаться до бесконечности. Он слишком хорошо знает, почему Артур по-прежнему с ним, почему заботится о нем так подкупающе, так обманчиво искренне.
Мелегант оставил в прошлом наивное заблуждение, что способен заслужить привязанность — избавился от иллюзии в тот самый миг, когда осознал, что Гвиневра — прекрасная, нежная Гвиневра, — не испытывала к нему ничего, кроме жалости.
Не любовь и не желание, и даже не презрение, что не было бы столь унизительно.
Жалость.
И даже ее оказалось недостаточно, чтобы увидеть в нем человека — ничтожного и трусливого, отринувшего честь, мораль и рассудок в отчаянной надежде добиться недостижимого, но все-таки человека — не монстра, под маской которого он прятал позорную слабость.
Артур не такой, как его возлюбленная супруга.
Он чувствует глубже, он видит Мелеганта, и жалость его — искреннее и чище, но это жалость все равно.
Жалость, и иррациональное чувство вины, и страх за безумца, дошедшего до грани, — вот все, что держит его рядом.
Всего лишь комплекс героя.
Всего лишь стремление убедиться, что Мелегант не сведет счеты с жизнью, что выберется из омерзительного, муторного, тошнотного состояния, в которое превратилось все его существование…
Ему удалось, разве не так?
Разве не так?..
Он замирает у двери собственной квартиры, не может и не пытается вспомнить, как добрался до нее, — до судороги в пальцах сжимает брелок от ключей.
Мелегант в порядке.
Он хочет жить — ради настоящего, впервые не пытаясь привязать свое счастье к далекой и недостижимой цели, но что, если Артур уйдет?
Что останется от Мелеганта?
Он вздрагивает всем телом, когда щелкает замок и дверь распахивается перед ним с едва слышным скрипом.
Артур улыбается ему с порога — мягко и немного насмешливо, только глаза выдают его беспокойство.
— Ты уже несколько минут стоишь под дверью, — говорит он. — Домой не хочешь зайти?
Домой.
До чего нелепая шутка.
Мелегант кривит губы и послушно проходит в квартиру — оставляет у двери сумку, снимает ботинки и вешает на крючок пальто. Сглатывает желчь, поднимающуюся к горлу от слишком острого запаха карри, что доносится с кухни.
— Я заварю тебе чаю, — тихо произносит Артур.
Мелегант молча направляется в ванную.
Он тщательно моет руки и ополаскивает лицо ледяной водой, тщетно надеясь утешить бессмысленную тревогу. Какое ему дело, отчего Артур с ним? Зачем он считает дни до того, как все кончится?
Возможно, этого не случится.
Возможно, они так и продолжать жить вместе.
Возможно, Артур не женится и не заведет детей, не найдет никого, кто нуждался бы в нем сильнее…
Каким глупцом надо быть, чтобы поверить в этот бред?
Мелеганту смешно от собственных мыслей.
Его руки дрожат.
Ему по-прежнему страшно.
Из отражения на него смотрит безумец — не тот, кто поверил в слишком яркие фантазии о прошлой жизни, но кто поддался тьме и заключил сделку с дьяволом, кто отказался от человечности ради того, чего не заслуживал.
Мелегант до боли сжимает зубы и заставляет себя вернуться в гостиную.
На журнальном столике стоят дымящийся чайник, молочник и чашки. Артур ждет его, сидя на диване, положив руку на спинку — будто раскрывая объятие, и это последнее, что сейчас нужно Мелеганту.
Единственное, чего он жаждет.
Он садится рядом с Артуром и прижимается бедром к его бедру — ищет привычного утешения в его тепле, вот только сегодня этого мало.
— Что-то случилось? — мягко спрашивает Артур.
— Ничего не случилось, — говорит Мелегант. — Я просто плохо себя чувствую.
Это правда, но отчего-то слишком походит на ложь.
— Я могу чем-то помочь?
Он качает головой.
Артур и так дает ему слишком много, и не его вина, что Мелеганту всегда недостаточно, что зияющая пустота в его душе требует все большего — чего-то, что не облечь в слова, но разве он пытался?..
Разве хоть раз пытался быть откровенен, попросить, а не ждать, когда кто-то другой поймет его желания?
Он наклоняется над столиком и наливает себе чашку чая, затем привычно забеляет его молоком.
Не хочет и не собирается пить — всего лишь занимает руки.
— Зачем ты здесь? — едва слышно произносит он.
Артур молчит.
Краем глаза Мелегант видит, как он хмурится — растерянно, недоуменно.
Кажется сбитым с толку.
— Что ты имеешь в виду? — осторожно уточняет он.
Мелегант бросает на него насмешливый взгляд.
— Здесь, — повторяет он. — В моей квартире. В моей жизни. Со мной.
— Я плачу половину арендной платы, так что смею предположить, это и моя квартира тоже, — полушутливо замечает Артур, но улыбка не держится на его губах — сползает с лица, оставляя лишь беспокойство и неуместную уязвимость.
— Я…
Он замолкает и качает головой.
Мелегант хочет знать его мысли: пытается ли он отыскать ответ или знает его давно и лишь боится озвучить.
— Я здесь, потому что нужен тебе, — наконец произносит Артур.
Мелегант закрывает глаза.
Он знал, какой ответ получит, но слышать его все равно так невыносимо больно.
Артур находит его ладонь и сжимает пальцы.
Его руки теплые и привычно ласковые и, кажется, будто ему тоже нужна эта близость — бессмысленная поддержка, которой не может быть достаточно.
— Я слишком зависим от тебя, — тихо говорит Мелегант, и отчего-то признание дается почти легко. Какой смысл отрицать то, что известно им обоим? — Это ненормально, нездорово, и я знаю, что и без того сумасшедший, но…
— Ты не сумасшедший, — твердо прерывает Артур. — И, боже, Мелегант, я…
Он тяжело сглатывает и судорожно стискивает пальцы.
Мелегант заставляет себя открыть глаза и обернуться.
Артур смотрит на него по-прежнему растерянно — отчаянно, решительно, неизменно нежно, и…
— Ты ведь дорог мне, — беспомощно говорит он. — Разве ты не понимаешь, что я нуждаюсь в тебе ничуть не меньше?
…и Артур целует его.
Теплые, мягкие губы прижимаются к губам Мелеганта, горячие пальцы бездумно очерчивают линии его скул и зарываются в волосы. Такая знакомая, такая непривычная ласка, и Мелеганту кажется, будто он тонет в ощущениях — дыхание Артура пахнет остротой карри, его борода слегка царапает кожу, его шершавые ладони так мучительно нежны…
Мелегант тонет.
Всего лишь миг.
Пока не делает вдох.
Ему больно, когда кислород стремительно наполняет легкие, но он очищает разум и возвращает власть над телом, и Мелегант отталкивает Артура прочь — разрывает контакт, разрывает близость, разрывает все, что связывает их вместе…
— Прости меня, — выпаливает Артур. — Прости меня, я все не так понял, я думал, ты… Боже, пожалуйста, прости меня.
В ушах Мелеганта звенит.
В широко распахнутых глазах Артура страх мешается со стыдом. Он продолжает что-то говорить, но Мелегант не слышит слов — только лихорадочно, тщетно пытается понять, какого дьявола только что произошло.
Никогда, ни единого мгновения он не думал об Артуре так.
Они — враги, соперники во всем и в любви тоже, и сама мысль об отношениях между ними столь абсурдна, что даже не закрадывалась в голову Мелеганта, и в то же время…
Как мог он не заметить чувств Артура?
Как тот неизменно искал повода коснуться его, как никогда не отказывал в близости, не жалел объятий — спал в его постели.
В его рисунках — тоже — так просто было угадать желание.
Мелегант помнит, как нашел один из них: карандашный набросок, что должен был изображать посвящение Артура в рыцари — тот самый день, когда прославленный король Британии преклонил колено перед своим злейшим врагом, когда молил даровать ему титул…
Вот только на рисунке Артур просил совсем о другом. На рисунке его глаза горели нескрываемым весельем, а руки сжимали коробочку с преувеличенно ярко сверкающим кольцом.
В тот день Мелегант лишь посмеялся над нелепостью карикатуры, не придал значения ни смущению Артура, ни тому, как предательски горели его уши, но должен был догадаться еще тогда…
Глупый мальчишка влюблен в него.
Мелегант понятия не имеет, что с этим делать.
— Прекрати панику, — хрипло выдавливает он, прерывая очередную попытку Артура объясниться.
Ему не нужны объяснения.
Он понимает достаточно — и то, как в своей слепоте давал надежду на взаимность, жадно забирая каждую крупицу влюбленного обожания.
Он не может винить Артура за его ошибку.
— Прости меня, — повторяет тот лишь немного спокойнее. — Я не хотел ставить тебя в неловкое положение, и поверь, какие бы чувства я не испытывал к тебе, они не… я не ожидаю, что ты ответишь на них, я просто…
Он замолкает на миг, тяжело сглатывает, прежде чем встретиться с Мелегантом взглядом.
— Я бы хотел, чтобы мы по крайней мере смогли остаться друзьями.
Возможно, Артуру ровно так же довольно крупиц, и пусть для них «друзья» звучит не менее неуместно, чем «любовники», Мелегант не может отрицать этой правды. У него мало опыта с дружбе, в прошлой жизни или в этой, но не в его правилах отказывать себе в том, в чем он и так был обделен судьбой.
Он нужен Артуру.
Вот все, что имеет значение.
Мелегант не станет платить ему за ласку поцелуями, и объятиями, и сексом, он отказывается — если только его уверения не пусты, Артур останется с ним все равно.
Мелегант знает, что это жестоко.
Он знает, что слова не забрать назад, поцелуй — не забрать, но отчаянно хочет сохранить то понятное и привычное, что было между ними все эти месяцы…
Еще недавно он ровно также пытался удержать свою прошлую жизнь.
— Мы можем остаться друзьями, — говорит он.
Артур выдыхает. Страх покидает его глаза, уступая место облегчению — разочарованию тоже, как будто вопреки всему он надеялся, что ответ будет иным.
Мелегант почти жалеет, что это не так.
Почти жалеет, что не может принять чувства Артура так же, как не может отказаться от них.
Он не отпустит контроля, ускользавшего от него слишком долго, не откажет в удовлетворении той темной и жадной части его души, что упивается осознанием власти над тем, кто когда-то был его врагом.
В прошлой жизни в сердце Артура для него не было места. В прошлой жизни Мелегант не удостоился даже ненависти, но теперь…
Теперь Артур слаб перед ним — так искренен, так обнаженно открыт в своей нежности.
Простить зависимость сердца почти легко, когда чужая — сильнее.
Порой Мелегант гадает, что стало с его гордостью.
читать далее