Днее дна ужа не будет ©
Название: Life in red
Фэндом: Mozart, L'Opera Rock
Автор: rrueplumet (bob)
Переводчик: Nayeri
Пейринг: Моцарт/Сальери
Рейтинг: R
Предупреждения: смерть персонажа, авторская пунктуация, не бечено (!)
Статус: в процессе перевода
сие не перевод, сие первоапрельская шутка
Вечером того же для Сальери был приглашен на ужин в императорский дворец. Иосиф II решил устроить небольшое торжество по случаю особенно успешной реформы налогового департамента - события, несомненно, важного для благополучия всего австрийского народа. Император собрал всех своих друзей и приближенных, и Сальери, равно как и Розенберг, пользовавшийся доверием сей высокопоставленной особы, также был включен в список гостей.
Они с Розенбергом сидели за одним из многочисленных круглых столов, расставленных в пышно убранной зале, ожидая смены блюд, когда послышавшийся из-за спины смутно знакомый голос заставил Сальери обернуться:
- Над чем вы с Моцартом работаете?
Сальери знал, что в последнее время как сам Моцарт, так и его либреттист пользовались расположением Иосифа II, однако же появление на вечере Да Понте, практически сразу же столь бесцеремонно набросившегося на него с расспросами, застигло врасплох.
Неспешно попивающий вино Розенберг опустил бокал, чтобы послать Сальери вопрошающий взгляд. Сальери мысленно выругался. Он так и не успел сказать графу о предложенном Моцартом сотрудничестве.
Объяснения с графом, впрочем, могли подождать.
- Ничего особенного, право, - сказал он Да Понте и, отвернувшись, добавил уже тише, скорее для себя, чем для кого бы то ни было еще. - Лишь преходящее увлечение... ничего особенного.
- Преходящее увлечение? - рассмеялся Да Понте и, скрестив руки на груди, в притворной задумчивости коснулся рукой подбородка. - И скажите мне, синьор, насколько же увлекательно ваше совместное времяпрепровождение?
Последняя фраза прозвучала на итальянском. Сальери замер. С чего это Да Понте решил заговорить с ним по-итальянски? Если только он не желал сказать нечто, что могло бы быть неоднозначно истолковано прочими присутствующими. И значит у него была причина считать, что им стоит соблюдать осторожность в выражениях. Неужели Моцарт сказал ему что-то о...?
Сальери почувствовал жар смущения, почти сразу же сменившийся стыдом и глухим раздражением. Не глядя на Да Понте, он резко ответил ему на родном языке:
- Почему бы вам не доставать Моцарта своими расспросами, назойливый вы ублюдок?
Сальери внутренне поморщился от собственных слов. Не в его манере было отвечать столь быстро и необдуманно. Он всегда тщательно выбирал слова, и недаром - в противном случае, как оказалось, он выглядел столь же неотесанным грубияном, что и этот идиот Моцарт - который, к слову, и был виной всему происходящему.
И, кстати говоря, как же Моцарту удалось устроить сцену, даже не присутствуя в этой комнате?
Да Понте сделал вид, будто в прозвучавших словах не было ровным счетом ничего оскорбительного. Сальери также постарался сохранить лицо. Он выпрямился на стуле и потянулся за бокалом вина. Да Понте опустил руку на его плечо, сжав пальцы столь сильно, что не умей Сальери столь хорошо держать маску безразличия, он бы поморщился от боли. Да Понте наклонился к нему и почти прошипел по-итальянски:
- Я наблюдаю за вами. Берегитесь.
Он резко отпустил его плечо и стремительно отошел прочь. Сальери даже не посмотрел ему вслед, вместо этого обводя взглядом собравшихся за столом. Те в ответ, как один, уставились на него. Он глубоко вздохнул и поднял бокал с вином, делая долгий, долгий глоток. Когда же он поставил бокал на стол, разговоры за столом возобновились, и он более не ощущал себя центром всеобщего внимания. Один Розенберг продолжал сверлить его взглядом. Сальери вновь проигнорировал графа и поднялся из-за стола в намерении покинуть вечер. Проходя к выходу мимо Да Понте, он чувствовал на себе его пристальный взгляд. Он не обернулся, впрочем, и, выйдя из залы в тишину коридора, направился к экипажу, чтобы уехать, наконец, домой.
***
Сальери часто мучила бессонница. Порой даже незначительное беспокойство, засевшее в сознании, часами не давало ему сомкнуть глаз. Разум умолял чувства утихнуть, позволить отдохнуть, но мятежная душа к этим мольбам оставалась глуха.
Этим вечером он даже не пытался отправиться спать пораньше, это не принесло бы никакой пользы. Слишком тяжек был груз его мыслей, и он знал, что сон не придет легко.
В попытке хоть как-то отвлечься от терзавших его противоречивых чувств, Сальери, взяв с собой подсвечник с зажженной свечой, направился в свою личную библиотеку.
Войдя в комнату, он сел в кресло у заваленного книгами стола и взял в руки один из томов, надеясь, что чтению удастся его увлечь.
Тщетно.
Он взял другую книгу, одну из его любимых, однако и это не помогло. Взгляд скользил по строчкам, но смысл не доходил до него, он снова и снова перечитывал те же абзацы, и каждый раз вновь отвлекался на собственные мысли.
Вздохнув, Сальери поднялся на ноги, направляясь к книжным полкам в надежде найти что-то еще не прочитанное, что, возможно, заинтересует его. Собранные в библиотеке книги принадлежали не только ему. Некоторые тома он получил от родственников, иные - от друзей, а несколько и вовсе были оставлены теми из слуг, которым позволялось пользоваться его коллекцией. Библиотека была не столь уж большой, впрочем, но весьма достойной.
Сальери неспешно шел вдоль полок, в тусклом свете свечи разглядывая корешки книг, надеясь, что какая-то из них привлечет его внимание. Он переставил несколько томов, отчего-то находившихся не на своих местах - подобные мелочи всегда его раздражали, - а затем его взгляд упал на небольшую коричневую книжицу, лежавшую поверх нескольких других. Он взял ее, чтобы поставить на место, однако, взглянув на обложку, обнаружил, что автор у книги отсутствовал. Равно как и название.
Сальери вернулся к столу, поставил на него подсвечник и, устроившись поудобнее в кресле, открыл загадочную книгу на случайной странице.
“Опуститесь на одно колено и, развязав корсаж вашей партнерши, проведите языком по ее животу, чуть посасывая кожу, прежде чем опуститься...”.
Сальери захлопнул книгу и выругался в голос.
Что за чертовщина?
И как это должно было помочь избавиться от терзавших его мыслей?
Он вновь взял в руки богомерзкую вещицу и тщательно осмотрел ее со всех сторон, пытаясь найти хоть какое-то указание на то, кому она принадлежала и откуда вообще взялась в его библиотеке. Книга была написана на итальянском, и это первое, на что он обратил внимание, несмотря на то, что был несколько отвлечен содержимым.
Сальери снова открыл книгу, чтобы заглянуть под обложку, надеясь найти имя владельца. Имени, впрочем, там не обнаружилось, зато была дата, когда эта вещь была куплена - пятнадцать лет назад, и где - на испанских островах, у некоего испанского же торговца, название лавки которого выглядело весьма и весьма подозрительным. Сальери не был силен в испанском, но суть уловил - и ни за что не намерен был повторять подобного вслух, если не хотел провести остаток вечера в молитвах. После покаяния, совершенного ранее в тишине своей комнаты - в попытке избавиться от чувства вины, терзавшего его после произошедшего этим днем, у него не было никакого желания вновь обращаться к Господу. Однако же он чувствовал, что после прочтения подобного ему вновь необходимо было духовное очищение.
Разумеется, он прочел эти строки случайно. Как он мог догадаться о столь возмутительном содержании?
Положив книгу на стол, Сальери молча уставился на нее, нервно барабаня пальцами по столу. Если бы книги умели говорить, эта непременно насмехалась бы над ним. Если бы книги были шлюхами, эта приподнимала бы свои юбки, призывая любить ее. Он отодвинул книгу чуть дальше, в тень, хотя это и не принесло облегчения. Безмолвная насмешка ощущалась все так же ясно. Сальери дотронулся до книги кончиками пальцев и опять притянул ее к себе. Убрав руки, он вновь уставился на обложку.
С другой стороны, что дурного было в простом прочтении? Ведь он не делал ничего из того, что там описывалось, и не имел подобного намерения.
Сальери вновь взял книгу в руки, открыл ее наугад, и тут же захлопнул, лишь мельком увидев иллюстрацию.
Мгновение он сидел, не двигаясь, в полной тишине, затем медленно открыл книгу на той же странице и остановился, уставившись на изображение. Он оглянулся через плечо, будто опасаясь, что кто-то застанет его за этим постыдным занятием, и затем перевел взгляд обратно на книгу. Закусив нижнюю губу, Сальери перевернул страницу. Он пробежал глазами написанное, бездумно касаясь рукой лица, ощущая, как горят щеки от одной мысли, что кто-то вообще может попытаться... он опять перевернул страницу. Пресвятые угодники! Кое-что из описанного даже не выглядело физически возможным...
Кто вообще это придумал?
Акт полового сношения был вполне понятен для Сальери, в нем не было ничего сложного.
Так какого же черта описывалось в этой книге?
Неужто... что это, две женщины?
Господь Всеблагой.
Сальери вновь поспешно перелистнул страницу, но затем остановился, привлеченный заглавием текста. Взгляд невольно скользнул по строчкам, и лишь спустя некоторое время он осознал, что написанное и вовсе не должно было привлечь его внимание, не должно было ничего значить - в главе говорилось о половом акте между двумя мужчинами.
Он захлопнул книгу. Довольно. На сегодня этого было более чем достаточно... нет, не на сегодня - навсегда. О чем он только думал? Зачем вообще взял в руки эту отвратительную вещь?
Сальери поднялся на ноги и решительным шагом направился к книжным полкам, чтобы положить книгу туда, где ее нашел. Затем он вернулся к столу и, взяв подсвечник, собрался уходить.
Он уже почти дошел до двери, когда, повинуясь внезапному порыву, вернулся за книгой, чтобы унести ее с собой в спальню. Добравшись до туда, однако, он вновь ощутил укол вины и поспешил спрятать книжицу подальше, под стопку тяжелых томов, посвященных теории музыки. Он надеялся лишь, что убрав с глаз долой этот источник искушения, он сможет просто забыть о его существовании. Подобное казалось маловероятным, но попытаться стоило.
Раздевшись, Сальери лег в кровать и закрыл глаза.
И в то же мгновение его разум наполнили все те мысли, от которых он столь тщетно пытался избавиться. Злополучная книжица только подлила масла в огонь. Воспоминания о произошедшем этим днем вспыхивали перед его глазами, и он больше не мог этому противиться.
Легкое касание губ, лишь тень прикосновения, а затем и настоящий поцелуй - глубокий и настойчивый. Кто целовался вот так? Уж точно не Сальери. Только не до этих пор. И затем... мгновение, когда Моцарт сжал его бедра, прижимаясь близко, не позволяя отстраниться, несмотря на тщетные попытки и слабые протесты разума. Ритмичные движения, возбужденная плоть, прижатая к плоти, удовольствие, приносящее с собой боль. Губы, ласкающие шею, падение их тел. Вес Моцарта, почти лежащего на нем. Рваный, судорожный ритм - все резче и быстрее. Рука, скользящая по груди в направлении, понятном им обоим. Что произошло бы дальше, не помешай им Да Понте? Моцарт бы...?
Сальери тряхнул головой и открыл глаза, лишь тогда замечая, как сбилось его дыхание. Он был возбужден, почти болезненно, от одних только воспоминаний. Неловко поерзав на постели, он вновь закрыл глаза, отчаянно молясь, чтобы сон снизошел на него.
Образы из книги мешались с воспоминаниями о Моцарте, и только усилием воли он заставлял себя лежать недвижно, не открывая глаз. Не думать, только не думать.
Сальери не знал, как много времени прошло, прежде чем он наконец смог заснуть.
Фэндом: Mozart, L'Opera Rock
Автор: rrueplumet (bob)
Переводчик: Nayeri
Пейринг: Моцарт/Сальери
Рейтинг: R
Предупреждения: смерть персонажа, авторская пунктуация, не бечено (!)
Статус: в процессе перевода
сие не перевод, сие первоапрельская шутка
Вечером того же для Сальери был приглашен на ужин в императорский дворец. Иосиф II решил устроить небольшое торжество по случаю особенно успешной реформы налогового департамента - события, несомненно, важного для благополучия всего австрийского народа. Император собрал всех своих друзей и приближенных, и Сальери, равно как и Розенберг, пользовавшийся доверием сей высокопоставленной особы, также был включен в список гостей.
Они с Розенбергом сидели за одним из многочисленных круглых столов, расставленных в пышно убранной зале, ожидая смены блюд, когда послышавшийся из-за спины смутно знакомый голос заставил Сальери обернуться:
- Над чем вы с Моцартом работаете?
Сальери знал, что в последнее время как сам Моцарт, так и его либреттист пользовались расположением Иосифа II, однако же появление на вечере Да Понте, практически сразу же столь бесцеремонно набросившегося на него с расспросами, застигло врасплох.
Неспешно попивающий вино Розенберг опустил бокал, чтобы послать Сальери вопрошающий взгляд. Сальери мысленно выругался. Он так и не успел сказать графу о предложенном Моцартом сотрудничестве.
Объяснения с графом, впрочем, могли подождать.
- Ничего особенного, право, - сказал он Да Понте и, отвернувшись, добавил уже тише, скорее для себя, чем для кого бы то ни было еще. - Лишь преходящее увлечение... ничего особенного.
- Преходящее увлечение? - рассмеялся Да Понте и, скрестив руки на груди, в притворной задумчивости коснулся рукой подбородка. - И скажите мне, синьор, насколько же увлекательно ваше совместное времяпрепровождение?
Последняя фраза прозвучала на итальянском. Сальери замер. С чего это Да Понте решил заговорить с ним по-итальянски? Если только он не желал сказать нечто, что могло бы быть неоднозначно истолковано прочими присутствующими. И значит у него была причина считать, что им стоит соблюдать осторожность в выражениях. Неужели Моцарт сказал ему что-то о...?
Сальери почувствовал жар смущения, почти сразу же сменившийся стыдом и глухим раздражением. Не глядя на Да Понте, он резко ответил ему на родном языке:
- Почему бы вам не доставать Моцарта своими расспросами, назойливый вы ублюдок?
Сальери внутренне поморщился от собственных слов. Не в его манере было отвечать столь быстро и необдуманно. Он всегда тщательно выбирал слова, и недаром - в противном случае, как оказалось, он выглядел столь же неотесанным грубияном, что и этот идиот Моцарт - который, к слову, и был виной всему происходящему.
И, кстати говоря, как же Моцарту удалось устроить сцену, даже не присутствуя в этой комнате?
Да Понте сделал вид, будто в прозвучавших словах не было ровным счетом ничего оскорбительного. Сальери также постарался сохранить лицо. Он выпрямился на стуле и потянулся за бокалом вина. Да Понте опустил руку на его плечо, сжав пальцы столь сильно, что не умей Сальери столь хорошо держать маску безразличия, он бы поморщился от боли. Да Понте наклонился к нему и почти прошипел по-итальянски:
- Я наблюдаю за вами. Берегитесь.
Он резко отпустил его плечо и стремительно отошел прочь. Сальери даже не посмотрел ему вслед, вместо этого обводя взглядом собравшихся за столом. Те в ответ, как один, уставились на него. Он глубоко вздохнул и поднял бокал с вином, делая долгий, долгий глоток. Когда же он поставил бокал на стол, разговоры за столом возобновились, и он более не ощущал себя центром всеобщего внимания. Один Розенберг продолжал сверлить его взглядом. Сальери вновь проигнорировал графа и поднялся из-за стола в намерении покинуть вечер. Проходя к выходу мимо Да Понте, он чувствовал на себе его пристальный взгляд. Он не обернулся, впрочем, и, выйдя из залы в тишину коридора, направился к экипажу, чтобы уехать, наконец, домой.
***
Сальери часто мучила бессонница. Порой даже незначительное беспокойство, засевшее в сознании, часами не давало ему сомкнуть глаз. Разум умолял чувства утихнуть, позволить отдохнуть, но мятежная душа к этим мольбам оставалась глуха.
Этим вечером он даже не пытался отправиться спать пораньше, это не принесло бы никакой пользы. Слишком тяжек был груз его мыслей, и он знал, что сон не придет легко.
В попытке хоть как-то отвлечься от терзавших его противоречивых чувств, Сальери, взяв с собой подсвечник с зажженной свечой, направился в свою личную библиотеку.
Войдя в комнату, он сел в кресло у заваленного книгами стола и взял в руки один из томов, надеясь, что чтению удастся его увлечь.
Тщетно.
Он взял другую книгу, одну из его любимых, однако и это не помогло. Взгляд скользил по строчкам, но смысл не доходил до него, он снова и снова перечитывал те же абзацы, и каждый раз вновь отвлекался на собственные мысли.
Вздохнув, Сальери поднялся на ноги, направляясь к книжным полкам в надежде найти что-то еще не прочитанное, что, возможно, заинтересует его. Собранные в библиотеке книги принадлежали не только ему. Некоторые тома он получил от родственников, иные - от друзей, а несколько и вовсе были оставлены теми из слуг, которым позволялось пользоваться его коллекцией. Библиотека была не столь уж большой, впрочем, но весьма достойной.
Сальери неспешно шел вдоль полок, в тусклом свете свечи разглядывая корешки книг, надеясь, что какая-то из них привлечет его внимание. Он переставил несколько томов, отчего-то находившихся не на своих местах - подобные мелочи всегда его раздражали, - а затем его взгляд упал на небольшую коричневую книжицу, лежавшую поверх нескольких других. Он взял ее, чтобы поставить на место, однако, взглянув на обложку, обнаружил, что автор у книги отсутствовал. Равно как и название.
Сальери вернулся к столу, поставил на него подсвечник и, устроившись поудобнее в кресле, открыл загадочную книгу на случайной странице.
“Опуститесь на одно колено и, развязав корсаж вашей партнерши, проведите языком по ее животу, чуть посасывая кожу, прежде чем опуститься...”.
Сальери захлопнул книгу и выругался в голос.
Что за чертовщина?
И как это должно было помочь избавиться от терзавших его мыслей?
Он вновь взял в руки богомерзкую вещицу и тщательно осмотрел ее со всех сторон, пытаясь найти хоть какое-то указание на то, кому она принадлежала и откуда вообще взялась в его библиотеке. Книга была написана на итальянском, и это первое, на что он обратил внимание, несмотря на то, что был несколько отвлечен содержимым.
Сальери снова открыл книгу, чтобы заглянуть под обложку, надеясь найти имя владельца. Имени, впрочем, там не обнаружилось, зато была дата, когда эта вещь была куплена - пятнадцать лет назад, и где - на испанских островах, у некоего испанского же торговца, название лавки которого выглядело весьма и весьма подозрительным. Сальери не был силен в испанском, но суть уловил - и ни за что не намерен был повторять подобного вслух, если не хотел провести остаток вечера в молитвах. После покаяния, совершенного ранее в тишине своей комнаты - в попытке избавиться от чувства вины, терзавшего его после произошедшего этим днем, у него не было никакого желания вновь обращаться к Господу. Однако же он чувствовал, что после прочтения подобного ему вновь необходимо было духовное очищение.
Разумеется, он прочел эти строки случайно. Как он мог догадаться о столь возмутительном содержании?
Положив книгу на стол, Сальери молча уставился на нее, нервно барабаня пальцами по столу. Если бы книги умели говорить, эта непременно насмехалась бы над ним. Если бы книги были шлюхами, эта приподнимала бы свои юбки, призывая любить ее. Он отодвинул книгу чуть дальше, в тень, хотя это и не принесло облегчения. Безмолвная насмешка ощущалась все так же ясно. Сальери дотронулся до книги кончиками пальцев и опять притянул ее к себе. Убрав руки, он вновь уставился на обложку.
С другой стороны, что дурного было в простом прочтении? Ведь он не делал ничего из того, что там описывалось, и не имел подобного намерения.
Сальери вновь взял книгу в руки, открыл ее наугад, и тут же захлопнул, лишь мельком увидев иллюстрацию.
Мгновение он сидел, не двигаясь, в полной тишине, затем медленно открыл книгу на той же странице и остановился, уставившись на изображение. Он оглянулся через плечо, будто опасаясь, что кто-то застанет его за этим постыдным занятием, и затем перевел взгляд обратно на книгу. Закусив нижнюю губу, Сальери перевернул страницу. Он пробежал глазами написанное, бездумно касаясь рукой лица, ощущая, как горят щеки от одной мысли, что кто-то вообще может попытаться... он опять перевернул страницу. Пресвятые угодники! Кое-что из описанного даже не выглядело физически возможным...
Кто вообще это придумал?
Акт полового сношения был вполне понятен для Сальери, в нем не было ничего сложного.
Так какого же черта описывалось в этой книге?
Неужто... что это, две женщины?
Господь Всеблагой.
Сальери вновь поспешно перелистнул страницу, но затем остановился, привлеченный заглавием текста. Взгляд невольно скользнул по строчкам, и лишь спустя некоторое время он осознал, что написанное и вовсе не должно было привлечь его внимание, не должно было ничего значить - в главе говорилось о половом акте между двумя мужчинами.
Он захлопнул книгу. Довольно. На сегодня этого было более чем достаточно... нет, не на сегодня - навсегда. О чем он только думал? Зачем вообще взял в руки эту отвратительную вещь?
Сальери поднялся на ноги и решительным шагом направился к книжным полкам, чтобы положить книгу туда, где ее нашел. Затем он вернулся к столу и, взяв подсвечник, собрался уходить.
Он уже почти дошел до двери, когда, повинуясь внезапному порыву, вернулся за книгой, чтобы унести ее с собой в спальню. Добравшись до туда, однако, он вновь ощутил укол вины и поспешил спрятать книжицу подальше, под стопку тяжелых томов, посвященных теории музыки. Он надеялся лишь, что убрав с глаз долой этот источник искушения, он сможет просто забыть о его существовании. Подобное казалось маловероятным, но попытаться стоило.
Раздевшись, Сальери лег в кровать и закрыл глаза.
И в то же мгновение его разум наполнили все те мысли, от которых он столь тщетно пытался избавиться. Злополучная книжица только подлила масла в огонь. Воспоминания о произошедшем этим днем вспыхивали перед его глазами, и он больше не мог этому противиться.
Легкое касание губ, лишь тень прикосновения, а затем и настоящий поцелуй - глубокий и настойчивый. Кто целовался вот так? Уж точно не Сальери. Только не до этих пор. И затем... мгновение, когда Моцарт сжал его бедра, прижимаясь близко, не позволяя отстраниться, несмотря на тщетные попытки и слабые протесты разума. Ритмичные движения, возбужденная плоть, прижатая к плоти, удовольствие, приносящее с собой боль. Губы, ласкающие шею, падение их тел. Вес Моцарта, почти лежащего на нем. Рваный, судорожный ритм - все резче и быстрее. Рука, скользящая по груди в направлении, понятном им обоим. Что произошло бы дальше, не помешай им Да Понте? Моцарт бы...?
Сальери тряхнул головой и открыл глаза, лишь тогда замечая, как сбилось его дыхание. Он был возбужден, почти болезненно, от одних только воспоминаний. Неловко поерзав на постели, он вновь закрыл глаза, отчаянно молясь, чтобы сон снизошел на него.
Образы из книги мешались с воспоминаниями о Моцарте, и только усилием воли он заставлял себя лежать недвижно, не открывая глаз. Не думать, только не думать.
Сальери не знал, как много времени прошло, прежде чем он наконец смог заснуть.
@темы: Mozart L'Opera Rock, S&M, #перевод, #фанфик, Life in red, #глубокое проникновение
-
-
02.04.2013 в 21:39Я, правда, несколько сомневаюсь, что он такой... пуританин прям! Но в контексте фика мне его так жаль! Такой разрыв шаблона.
И - ОТКУДА у него в библиотеке книжица????
-
-
02.04.2013 в 22:43Я, правда, несколько сомневаюсь, что он такой... пуританин прям!
Авторское видение, что сказать! Мне, скажем, по канону мюзикла он тоже казался несколько... зажатым в сексуальном плане. Не только в сексуальном, впрочем. Когда снаружи все до отвращения чинно-благородно, а в душе бушуют страааасти.
И - ОТКУДА у него в библиотеке книжица????
Я все еще верю, что это был Да Понте, вуаерист несчастный.
- Я наблюдаю за вами.
-
-
03.04.2013 в 23:51обнять и плакать.
Обнять! и ОБНЯТЬ! МОЦАРТ, ТВОЮ МАТЬ, ГДЕ ТЫ ХОДИШЬ???
зажатым в сексуальном плане. Не только в сексуальном, впрочем.
Я бы сказала - сдержанным, но не... не_знающим.
Меня пугают такие выводы! Вот точно - вуаерист!
-
-
04.04.2013 в 00:40Обнять! и ОБНЯТЬ! МОЦАРТ, ТВОЮ МАТЬ, ГДЕ ТЫ ХОДИШЬ???
Он ждет! Свиданка назначена, запасная императорская спальня - свободна...
Я бы сказала - сдержанным, но не... не_знающим.
Ну я не назвала бы его по тексту не знающим. В смысле, он же не девственник, об этом там прямо говорится) Скорее классическое восприятие полового акта как такового, вполне естественное для того времени для той части, эхем, населения, кто не распутствовал подобно Моцарту) А что до книжицы, так мне кажется, он не столько стыдится описанного там акта (по крайней мере, в гетеросексуальной части), сколько самого наличия в его доме подобной литературы. Это как... ну не знаю, порно журнал! Все грешат, но ведь не дай бог кто застанет за этим делом.