Абстрактные MOR размышления. Вообще я не раз думала о том, чтобы написать самой фик по моцартам, ибо идеи есть, и есть даже желание, но всегда останавливала необходимость перерывать тонну исторического материала, чтобы нигде не напортачить (я в этом порой бываю дотошна... порой).

Но в итоге работа над LIR требует тоже не малого числа исследований вопроса, и я даже как-то втянулась... единственно, что знаю точно, пока не закончу перевод - никаких оригинальных проектов. Но, может быть, летом напишу и отсебятину в фэндом, а если уж возьмусь...

Хрен знает, развивал ли кто-нибудь этот сюжет, но вот каждый раз когда я встречаю в биографиях Моцарта упоминания о путешествии юного Вольфганга в Италию, я все думаю: "Ах, как жаль, что Антонио в то время уже не было в этой чудесной стране."

И вот я подумала - а что же, если бы был? Если бы обстоятельства сложились иначе, если бы остались живы его родители, или же Гассман каким-то образом "проглядел" юное дарование? Что если вместо успешной карьеры при австрийском дворе Антонио продолжил бы музыкальное образование в Италии? Как бы сложилась его судьба?

Чем бы обернулась встреча пятнадцатилетнего Вольфганга и двадцатиоднолетнего Антонио? Пересеклись бы их пути вновь?

Словесный выброс идей. U r welcome.

@темы: Mozart L'Opera Rock, #глубокое проникновение

---

Я обычно держу подобное при себе, но уж очень насыщенный день вышел, не успев толком начаться.

В общем, началось все с того, что в сети мы зацепились языками, no pun intended, с одним очень хорошим человеком, и он-то меня и продержал всю ночь без сна no pun intended [2], пока я параллельно редактировала третью главу Life in red.

И все бы ничего, но когда я на кофеине и после бессонной ночи, у меня все идет наперекосяк.

Первой взбунтовалась челка. Может быть, впрочем, она хотела лишь посодействовать.

Хочешь писать от лица Сальери, очевидно, решила она - будь Сальери. По крайней мере, выгляди соответствующе. В общем, челка иначе как по-сальеревски лежать отказывалась, и даже это только после того, как я израсходовала ровно половину флакона лака для волос. Скептически оглядев себя в зеркале, я пожала плечами и дополнила образ черной подводкой и черным же кардиганом до середины бедра. Ибо нефиг. Получился импровизированный косплей. Думала еще порадовать соседей утренним Моцартом, но решила воздержаться.

Следующим пунктом я совершила ошибку, завалившись в кафе, надеясь совместить перевод четвертой-пятой глав с завтраком. Нет, перевод шел на удивление гладко (или это так казалось моему воспаленному сознанию), но эмоции почему-то били через край.

Я то прикрывала глаза рукой, не в силах выдержать secondhand embarassment (благо, навыки слепой печати у меня на высоте), то на моем лице появлялось выражение вселенской тоски и глубочайшего сопереживания ближнему (я не знаю, впрочем, считается ли персонаж фика за ближнего, но так мне больше баллов в копилку зачтется), то... well, в общем, иногда есть повод порадоваться, что родился девушкой, и некоторые физиологические реакции в глаза не бросаются.

Должна ли я сказать, что посетители кафе косились на меня странно?

Сейчас полдень. То ли еще будет?

@темы: Mozart L'Opera Rock, #трудности перевода

---

Life in red: 3 глава

I don't even... what?
В общем, был выбор - либо я выкладываю это сегодня, либо я выкладываю это дня через четыре. Я скромно сочла, что читатель предпочтет первый вариант, несмотря на то, что из текста можно выловить еще целый выводок блох. Sorry not sorry. Enjoy!

Название: Life in red
Фэндом: Mozart, L'Opera Rock
Автор: rrueplumet (bob)
Переводчик:  Nayeri
Пейринг: Моцарт/Сальери
Рейтинг: R
Предупреждения: смерть персонажа, авторская пунктуация, не бечено (!)
Статус: в процессе перевода

В комнате царил хаос. Камзол Сальери валялся где-то на полу, он даже не мог в точности сказать, где именно, но во всяком случае в остальном он выглядел вполне пристойно, в то время как на Моцарте уже и жилет держался разве что чудом. Впрочем, Сальери едва ли обращал на это внимание. Они писали музыку, а значит все прочее не имело значения.

К несчастью, в этот день их труды не приносили успехов. По всей комнате были разбросаны исписанные нотные листы, что в изрядной мере способствовало и без того сложившемуся беспорядку.

С каждой новой попыткой они пытались как-то иначе подойти к задаче, привнести что-то новое, гармонию других инструментов, хотя в конечном итоге всегда возвращались к фортепиано, - но закончить произведение так и не удавалось. Чего-то по-прежнему не хватало.

- Я не понимаю, - заявил Моцарт, усаживаясь с ногами на скамью, в то время как Сальери продолжил расхаживать взад и вперед по комнате, перечитывая их последний черновик. - Это не должно быть так сложно.

Сальери рассеянно кивнул в знак согласия. Моцарт задумчиво потер большим пальцем клавиши фортепиано - достаточно легко, чтобы инструмент не издал звука.

- Начало не давалось мне с таким трудом.

Сальери дошел до предполагаемого окончания произведения, затем скомкал нотный лист и бросил его пол, где он присоединился к другим черновикам. Как долго уже все это продолжалось? Чересчур долго. Но они зашли слишком далеко, чтобы останавливаться.

- И как же вы писали начало? - спросил Сальери несколько отвлеченно, направляясь к стоящему на рабочем столе подносу с едой.

Отодвинув в сторону недоеденную пищу, Сальери налил в бокал немного воды из стеклянного кувшина, и, сделав несколько глотков, повернулся к Моцарту. Привычным жестом скрестив руки на груди, он прислонился спиной к стене позади стола.

Моцарт не спешил с ответом, будто раздумывая над чем-то, но затем сказал, не глядя на Сальери:

- Ну... я сочинил его сразу после... в общем... когда ощущение еще не стерлось из памяти...

Моцарт постукивал пальцами по клавишам, однако ничего не играл.

Сальери не хотел задавать вопрос: “Сразу после чего?”, потому что почти опасался, что услышит в ответ именно то, о чем подумал.

Он прочистил горло и вновь глотнул воды.

- Ну... - спустя несколько мгновений тишины протянул Моцарт.

Сальери перевел на него взгляд. Моцарт по-прежнему сидел к нему спиной.

- Ну? - поинтересовался Сальери, ставя бокал на стол.

Он вновь скрестил руки на груди и прислонился к стене. Моцарт развернулся на скамье, чтобы встретиться с ним взглядом.

- Ну... возможно, если бы я мог... если бы мы могли... воссоздать это чувство, как оно было... что-нибудь бы и вышло.

Сальери почувствовал, как внизу живота расползается предательское тепло.

- Воссоздать? - спросил он, в то время как Моцарт поднялся со скамьи и направился в его сторону.

- Да, - ответил Моцарт. - В смысле, вполне очевидно, что вы не Констанс...

От этих слов Сальери ощутил одновременно и облегчение, и укол обиды.

- Но, я имею в виду, возможно просто... притвориться... ради искусства...

- Ради искусства... - повторил Сальери отсутствующе.

Моцарт подошел совсем близко, вынуждая опустить руки.

- Да, - сказал он, переводя взгляд на губы Сальери.

Сальери же смотрел лишь в глаза Моцарта, хоть тот и не встречался с ним взглядом.

- Вы не Констанс, впрочем, - повторил Моцарт.

И вновь Сальери почувствовал эту странную смесь облегчения и обиды. Откуда взялась эта противоречивость? Он должен был чувствовать лишь облегчение, и только. Ничего более.

- Но, возможно, это сработает...

Моцарт приблизился к нему вплотную, столь близко, что тень его дыхания коснулась губ Сальери. Он положил ладонь на его грудь, будто удерживая, не позволяя приблизиться, - или, быть может, наоборот, - отстраниться.

Сальери попытался убрать его руку, но из-за неловкого движения то малое расстояние, что еще оставалось между ними, окончательно сократилось, и их губы соприкоснулись - мимолетно, едва ощутимо. Моцарт резко вздохнул, а затем его рот накрыл рот Сальери - решительно и настойчиво, и это ощущение было столь странным и непривычным, но в то же время удивительно приятным - гораздо более приятным, чем все прошлые его поцелуи.

Вначале это было лишь простое касание, ничего более, однако затем губы Моцарта шевельнулись - мягко и осторожно, но уверенно, и Сальери почувствовал, как невольно отвечает его движению.

Поцелуй прервался. Несколько секунд они лишь неотрывно смотрели друг на друга из-под неожиданно тяжелых век, но потом Моцарт вновь припал к губам Сальери, и тот закрыл глаза, отвечая на поцелуй, невольно приоткрывая рот, позволяя настойчивому языку скользнуть внутрь, - не думая, не позволяя себе думать о происходящем. Он вцепился в плечи Моцарта - в попытке удержаться или чтобы оттолкнуть, он и сам не знал. Тень сладкой агонии скользнула по его лицу. Это удовольствие граничило с болью.

Поцелуй был глубоким, страстным. Сальери не услышал, скорее почувствовал стон, родившийся в горле Моцарта... Они разорвали поцелуй, жадно глотая воздух, а затем Моцарт положил руки на бедра Сальери, притягивая его ближе, позволяя почувствовать растущее возбуждение. Губы Моцарта скользнули по его подбородку, затем коснулись шеи, находя пульсирующую жилку, лаская ее языком. Сальери попытался отстраниться, но тщетно. Моцарт лишь сильнее прижал его к стене, отрезая путь к отступлению.

Это было почти невыносимо... Сальери не был уверен, что выдержит эту пытку. Тело отказывалось повиноваться, он чувствовал, как сползает вниз по стене, не в силах удержаться на ногах. Моцарт вновь захватил его губы в поцелуй, лишь на мгновение останавливая падение, а затем они оба опустились на пол.

Моцарт оседлал его колени и продолжил целовать, ритмично двигая бедрами. Ощущения переполняли, захлестывали с головой. Сальери тяжело дышал, с его губ то и дело срывались стоны. Он сжал пальцами ткань жилета Моцарта, будто пытаясь ослабить растущее напряжение. “Что происходит?” - пульсом бился в сознании вопрос. Это было необъяснимо, - этот порыв, почти животная страсть, потребность быть ближе - как можно ближе. Он никогда не испытывал ничего подобного. Моцарт прижался к нему еще плотнее, почти заставляя лечь, - неудобно, неловко, но это уже не имело значения. Моцарт глухо застонал, его рука скользнула по груди Сальери, затем ниже... Сальери запрокинул голову, закрывая глаза, и...

Раздался стук.

Сальери вздрогнул и мгновенно обернулся в сторону двери. К счастью, они всегда закрывали ее на замок, когда занимались написанием музыки, - чтобы никто не мог им помешать.

Моцарт тоже перевел взгляд на дверь, и несколько мгновений они оба безмолвно смотрели на нее, с трудом пытаясь перевести дыхание. Однако затем стук последовал вновь, и послышался голос:

- Моцарт? Моцарт, у меня для вас копия “Цезаря”.

- Это Да Понте, - все еще слегка задыхаясь проговорил Моцарт.

Сальери по-прежнему не мог оторвать взгляда от двери, с трудом отдавая себе отчет в происходящем. Неужели все это было реальностью?

- Моцарт, вы в порядке? - вновь заговорил Да Понте. - Розенберг опять что-то вынюхивает, мне кажется, он...

- Все в порядке, Да Понте! - отозвался Моцарт. - Подождите несколько минут!

Моцарт обернулся к Сальери, и тот встретил его взгляд. Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга, не отрываясь, затем Моцарт наклонился к нему и поцеловал быстро и умело, вновь сбивая едва восстановившийся ритм дыхания.

Моцарт с заметным трудом поднялся на ноги и протянул ему руку. Сальери, впрочем, руки не принял, он не доверял прежде всего самому себе. Тяжело перекатившись на бок, он уперся ладонью в пол и попытался подняться. За спиной послышался шум движения, - скорее всего, Моцарт приводил себя в порядок, хотя это и не звучало так. Сальери не хотел думать об этом, он по-прежнему пытался встать, что было не столь уж простой задачей, - его тело все еще жаждало завершить начатое. Он встал на колени и закрыл глаза, пытаясь успокоить взбудораженное сознание. Через некоторое время ему наконец удалось подняться на ноги. Он обернулся.

Моцарт застегивал кюлоты.

О.

Так вот, что он делал.

Сальери даже не желал знать, где... нет. Ему следовало прекратить думать об этом. И немедленно.

Моцарт направился открывать дверь, в то время как Сальери занялся поисками своего камзола.

Показавшийся в дверях Да Понте брезгливо наморщил нос.

- Здесь странно пахнет... о, Сальери.

Сальери поднял с пола наконец обнаруженный камзол и стряхнул с него пыль. Моцарт бросил на него быстрый взгляд.

- Мы просто работали кое над чем, - объяснил он, поворачиваясь обратно к Да Понте.

Да Понте одарил его странным взглядом.

- Над музыкой, - счел нужным уточнить Моцарт. - Впрочем, Сальери, кажется, уже собрался уходить...

- Так и есть, - неожиданно резко сказал Сальери.

Отчего-то происходящее вызывало глухое раздражение. Сальери не остановился, чтобы взглянуть на реакцию Моцарта. Он надел камзол, затем поднял сумку и, быстро убедившись, что ничего не забыл, направился прочь из комнаты, - мимо Моцарта и Да Понте, ощутимо задевая последнего плечом. Он уже дошел до середины коридора, когда услышал голос Моцарта, зовущего его по имени. Он обернулся.

- Вы вернетесь завтра? - спросил Моцарт.

Да Понте тоже повернулся в его сторону, но Сальери проигнорировал его, вместо этого глядя в умоляющие глаза Моцарта. Спустя мгновение он кивнул. Моцарт улыбнулся. Усмехнулся. Сальери развернулся и ушел прочь.

запись создана: 28.03.2013 в 20:17

@темы: Mozart L'Opera Rock, S&M, #перевод, #фанфик, Life in red, #глубокое проникновение

---

В процессе наведения порядка на рабочей машине разбирала папки с DC артом, и как-то совершенно внезапно воспылала любовью к двум женщинам бэтфэндома.

Видимо, по принципу, чем страньше, тем лучше. Отсюда мини-пикспам пост.

@темы: Batman, DCU

---

Вы vs. вы

Я давно хотела написать этот пост, адресованный неопределенному кругу читателей, поскольку периодически встречаю подобную ошибку даже у грамотных людей.


«Когда мы пишем местоимение Вы с прописной буквы?

По сути, лишь в двух случаях. Во-первых, когда обращаемся к одному конкретному лицу в каких-то официальных сообщениях: "Поздравляем Вас... Прошу Вас... Искренне Ваш... Сообщаем Вам...". В этой ситуации выбора у нас нет: Вы, только Вы.

Во-вторых, Вы с большой буквы возникает, когда мы пишем личное письмо и опять-таки обращаемся в нем к одному конкретному лицу. Но тут - внимание! - выбор за вами, автором письма. Если хотите выразить особо уважительное отношение к адресату, проявить вежливость - пишите Вы. Нет у вас такой задачи - используйте строчную букву, пишите вы.

<...>


Местоимение вы не требует от нас большой буквы в газетных публикациях и рекламе, в литературных произведениях (в диалогах, прямой речи и т.д.), при цитировании, а также при обращениях к пользователям на web страницах. То есть в бесчисленных ситуациях, которые возникают в нашей повседневной жизни»

источник

И, положим, я придерживаюсь точки зрения, что обращение на "Вы" при общении в сети можно приравнивать к проявлению "особо уважительного отношения к адресату", хотя подобное, как правило, излишне, но, господа, в художественном тексте (если это не цитирование все той же официальной переписки) употребление местоимения Вы с прописной буквы - это ошибка.

Пожалуйста, обращайте на это внимание и не заставляйте меня чувствовать себя неловко, указывая на эту оплошность.

@темы: grammar nazi

---

Life in red: 2 глава

Название: Life in red
Фэндом: Mozart, L'Opera Rock
Автор: rrueplumet (bob)
Переводчик:  Nayeri
Пейринг: Моцарт/Сальери
Рейтинг: R
Предупреждения: смерть персонажа, авторская пунктуация, пока не бечено
Статус: в процессе перевода

читать далее

Наступил ноябрь - по мнению Сальери, самый отвратительный месяц в году. Ему предшествовал октябрь, полный красок, и, как правило, не обремененный заботами, следом шел декабрь, на который приходился рождественский сезон. Ноябрь же, находясь посередине, отличался лишь исключительно мерзкой погодой. Впрочем, не за горами был день святого Мартина - единственная радость этого месяца - день, когда можно было наконец забыть о служебных обязанностях, как следует выспаться, возможно, уделить время написанию музыки… Разумеется, Сальери не следовало предаваться подобным мечтаниям. Судя по всему, его планам на этот день не суждено было сбыться - только не когда под ногами путался Розенберг. Граф, эта старая ищейка, из каких-то одному ему известных источников выведал, будто Моцарт что-то замыслил, и теперь он ожидал помощи от Сальери.

- Вы поговорите с ним, - выразительно прошептал Розенберг, столь активно жестикулируя, что белое вино из его бокала выплеснулось на пол.

Граф едва слышно выругался под нос.

Сальери перевел взгляд в другой конец залы, где стоял Моцарт, вовлеченный в беседу с императором. Иосиф II о чем-то оживленно говорил, Моцарт то и дело кивал, смеялся, где это выглядело уместным, - и, по всей видимости, принимал близко к сердцу все, о чем вещала сия особа голубых кровей.

Сальери вновь обернулся к Розенбергу.

- Не думаю, что это возможно.

Розенберг уставился на Моцарта поверх пенсне. Сальери поставил свой бокал с вином на мраморную поверхность каминной полки и устало потер лицо рукой - от одной мысли о том, что придется вновь говорить с Моцартом, становилось дурно. Они так ни разу и не виделись со времени той встречи в имении Лейбенов, - Сальери об этом позаботился. Он старался не показываться в придворной музыкальной комнате, если были основания полагать, что там будет Моцарт. Казалось, и сам Моцарт его избегал, - впрочем, Сальери полагал, последнее было скорее совпадением. Моцарту незнакомо было чувство стыда. Если он вообще считал, что в произошедшем было чего стыдиться. Скорее всего, нет. Вероятно, этот эпизод имел значимость лишь в воображении Сальери, - иначе и быть не могло.

Но отчего?

Сальери был человеком сильной веры. Бог и музыка - вот все, что ему было нужно. И хотя в юности он познал плотские удовольствия, последние годы от интимных связей с кем бы то ни было он воздерживался, - суета вокруг подобного рода вещей всегда казалась излишне утомительной. К тому же не встречалось ему до сих пор никого, кто по-настоящему вызывал бы в нем желание, - не было притяжения, искушения, - страсти.

Не то чтобы Сальери мог назвать страстью то чувство, что он испытал в тот день. Вовсе нет.

Нет.

Определенно нет.

Это было бы...

Нет.

- Вы друзья. Во всяком случае, он так думает, - прервал его размышления Розенберг. Сальери перевел на него взгляд.

- Он явно планирует что-то... оперу, симфонию... но что-то точно. Узнайте, что именно.

- Розенберг, - произнес Сальери с напускным равнодушием. - Если бы он что-то планировал, вы бы уже об этом знали.

Розенберг прищурился и вновь уставился на Моцарта. Сальери вздохнул в притворном раздражении и прислонился к порталу камина, скрещивая руки на груди.

- Вы и сами знаете, что Моцарт не умеет держать свой язык за зубами...

- С вами все в порядке?

- Что?

- Ваш голос прозвучал странно.

- В самом деле?

- Да.

- Что ж.

Розенберг, судя по всему, ожидал пояснения, но Сальери не удостоил его таковым. Граф забрался на предкаминную плиту, - вероятно, чтобы казаться значительнее. Сальери скосил на него взгляд. Розенберг драматически зашептал:

- Узнайте его планы. Иначе это может обернуться вашим падением.

Розенберг отступил назад и направился прочь в толпу гостей. Сальери проводил его взглядом, затем посмотрел на Моцарта, все еще увлеченного беседой с императором. Сальери вновь вздохнул, почти обреченно.

Если бы только Розенберг знал... Его падение было неизбежным.

***
Сальери не собирался идти на поводу у Розенберга и искать общества Моцарта. Их встреча стала совпадением. Впрочем, совпадение это, судя по всему, было подстроено все тем же вездесущим графом, который и сообщил Сальери о том, что музыкальная комната будет пуста, - что, очевидно, оказалось не так.

Слуг в тот день в самом деле по каким-то причинам не наблюдалось, зато в комнате был Моцарт. Он стоял, склонившись над разложенными на крышке фортепиано нотными листами, и что-то увлеченно писал, - очевидно, новое произведение. Его камзол был небрежно брошен на отодвинутую в сторону скамью, жилет - расстегнут, и даже завязки рубашки были распущены. Сальери замер в дверях. Моцарт наклонился еще ниже, почти ложась на крышку инструмента, небрежно вертя перо в пальцах, пачкая их чернилами, то и дело царапая что-то на бумаге. Свет играл в его волосах, выхватывая то светлые, то темные пряди. Увлеченный процессом, он касался кончиком языка верхней губы.

С трудом стряхнув с себя оцепенение, Сальери развернулся, чтобы уйти, но голос Моцарта, окликнувшего его по имени, заставил остановиться. Его заметили. Он обернулся. Моцарт стоял, все еще склонившись над фортепьяно, и смотрел прямо на него.

- Сальери, - повторил он, становясь прямо.

Сальери вежливо кивнул.

- Моцарт, - голос звучал хрипло, и он прочистил горло. - Я зашел лишь для того, чтобы...

- Слава Богу! - Моцарт рассмеялся своим нелепым смехом и, обойдя скамью, поднял лежащую на полу сумку. - Я кое-что сочинил и хотел, чтобы взглянул кто-нибудь... кто сможет оценить произведение с листа.

Моцарт вытащил из сумки несколько слегка потрепанных листов бумаги и протянул их Сальери.

- Вы не против?

Сальери на мгновение задумался над предложением, затем кивнул.

- Хорошо.

Пути назад не было. К тому же, если Розенбергу вдруг станет известно, что Моцарт самолично предложил ему взглянуть на одно из своих сочинений, а он отказал... что же, неудовольствие графа почувствует вся Вена.

Сальери положил свою сумку на ближайший стул и, подойдя к Моцарту, забрал у него ноты.

Взглянув на листы с произведением, Сальери удивленно моргнул. “Слишком много нот! Слишком много нот!” - эхом раздался в голове голос Розенберга, - и это вполне соответствовало первому впечатлению. Но чем дальше он читал, тем больше смысла обретали эти, казалось бы, излишние дополнения. Это произведение... оно было мощным, - как дикий зверь, отступающий сперва, лишь чтобы затем наброситься на жертву. Жертва... было ли это подходящим словом? Что означала эта музыка? Сальери чувствовал, в ней была сокрыта какая-то история. Он видел это в нотах, даже в том, как они были написаны. Возможно, что-то личное...

- Вы можете сыграть.

Прошло мгновение, прежде чем смысл слов дошел до Сальери. Он рассеянно поднял взгляд на Моцарта, моргнул, затем кивнул и сел за инструмент. Он уже чувствовал, как музыка захватывает его, и Моцарт, должно быть, знал об этом. Подобное случалось каждый раз. Они всегда начинали со скованности и неловкости, но музыка неизменно разрушала этот фасад. Только музыка имела значение. То, как ей удавалось развеять напряжение между ними, было чудом. Музыка, в самом деле, была великой силой. Или, может быть, только музыка Моцарта.

Или сам Моцарт.

Сальери покачал головой, избавляясь от неуместных мыслей, и поставил ноты на пюпитр. Размяв пальцы, он медленно опустил их на клавиши. Он остановился на мгновение, чтобы взглянуть на ноты, затем начал играть. Сначала медленно, осторожно, - чтобы убедиться, что попадает по нужным клавишам в нужный момент, но затем Моцарт, стоявший за его спиной, наклонился ближе, и прошептал ему на ухо:

- Быстрее.

Рука Сальери дрогнула, он споткнулся на ноте, но затем, сглотнув комок в горле, подчинился тихой команде, - и ускорил темп. Моцарт не двинулся с места, внимательно наблюдая за игрой Сальери. Его присутствие давило, заставляя нервничать.

Но постепенно это переставало иметь значение, он погружался в музыку все глубже. Это произведение было столь... необычным. Оно захватывало, наполняло, оно было... какое же верное слово? Оно было поглощающим, было... страстным. Да, страстным. Быстрым - быстрее, еще быстрее. Он продолжал играть, мелодия то восходила вверх, то стремилась вниз, пульсом бился ритм - раз, два, три, раз, два, три, крещендо, снова крещендо, звук нарастал, почти достигая...

Музыка кончилась разом. Не было завершения. Не было удовлетворения. Дыхание Сальери сбилось, и все же он чувствовал лишь разочарование неудовлетворенности.

- Оно прекрасно, - спустя мгновение сказал он Моцарту. - Но... чего-то недостает.

Он совершил ошибку, обернувшись - не отдавая себе отчета, как близко стоял Моцарт. Они оказались лицом к лицу, Сальери мог разглядеть даже крошечные поблекшие шрамы на коже Моцарта - вероятно, следы перенесенной в детстве оспы. Более того, он мог чувствовать его дыхание на своих губах. Очевидно, Моцарт также заметил их положение, однако, как и сам Сальери, замер, не двигаясь с места. Но затем он облизал губы, и на короткое мгновение, едва ощутимо, кончик его языка задел нижнюю губу Сальери, - и тот отпрянул резко, будто обжегшись. Моцарт, казалось, и вовсе ничего не заметил. Он лишь рассмеялся - вновь этот нелепый смех! - и перемахнул через скамью, усаживаясь прямо рядом с Сальери, - будто ничего и не произошло.

- Так и есть, - воскликнул он, и, чуть ссутулившись, прищурился, вглядываясь в ноты. - Но мне не удается придумать должного завершения...

Он выпрямился и взглянул на Сальери:

- Вы мне поможете?

Сальери удивленно моргнул. Моцарт просил его о помощи? Моцарт не нуждался ни в чьей помощи. Только не в музыке. Он открыл рот, чтобы сказать ему об этом, но Моцарт, очевидно, ожидая возражений, заметил:

- Это не обычное произведение, - он вновь взглянул на ноты. - Ему не хватает другого творца... другой души... чтобы все получилось, как должно.

Сальери тоже перевел взгляд на ноты, затем вновь на Моцарта. Тот смотрел на него в ответ.

Сальери замешкался, пытаясь сформулировать подходящий ответ, но в конечном итоге сказал лишь:

- Хорошо.

Моцарт улыбнулся, - или, может быть, усмехнулся.

- Да.

запись создана: 16.03.2013 в 16:20

@темы: Mozart L'Opera Rock, S&M, #перевод, #фанфик, Life in red, #глубокое проникновение

---

Я, по всей видимости, сегодня провожу актуальное исследование - что проще, написать письмо научному руководителю или закончить редактуру двух несчастных кусочков очередной главы перевода.

И то, и другое отчего-то представляется задачей совершенно непосильной. Слова складываться в предложения отказываются.

Все неясно, неловко и вообще крайне неудачно.

В тексте главы тавтология, усевшись на горке таких же тавтологий, радостно болтает ножками.

В письме от смутных "объективных причин" и всех прочих эвфемизмов, которыми я пытаюсь заменить банальное "какого хрена у вас не было консультаций уже ровно месяц, если нам сдавать работу через неделю", сводит зубы.

Life's a bitch.

@темы: whining, #курсовая, #трудности перевода, The darkest hour is just before the dawn

---

Внезапно иллюстрация к "Невозможным мирам". Радость-радость.

И мой любимый момент с лампочкой

@темы: B/J, Batman, IW series, DCU

---

Я вот сходила-таки на Венский Моцарт Оркестр, и, разумеется, ничуть не пожалела.

Где-то в середине Eine kleine Nachtmusic на меня снизошло вдохновение совершенно неприличного в контексте классической музыки рода, но об этом умолчим.

Концерты классической музыки в БКЗ не устают радовать. Исполнение на высоте, потрясающая энергетика, и, что особенно приятно, есть контакт со зрительным залом. Камерные концерты, к сожалению, чаще всего отличаются некоей вялостью и академичностью.

Что не порадовало, конечно, это некоторые представители публики. Должна заметить, впрочем, на этот раз все было сравнительно неплохо.

Неуместные аплодисменты тут и там, несколько особенно экзальтированных дам, пытавшихся дирижировать оркестром вместе с дирижером, а то и вместо него, и, конечно, парочка неугомонных детишек (и культурное просвещение в юном возрасте это замечательно, но нужно же понимать, что не высидит ваше дитятко вечерний двухчасовой концерт).

Я поворчала тут, конечно, но повторюсь - осталась довольна. Да, несмотря на то, что это значит, что к гражданскому процессу мне придется готовиться ночью.

C'est la vie.

@темы: #культурная программа

---

Кто-то получил з/п за полмесяца и в первый же день просадил большую ее часть на всякие интересные блестящие штучки (имея в виду диски с мюзиклами и правовую литературу, в основном, но у каждого свои заскоки). Теперь время, очевидно, безумно соскучиться по матери и приехать к ней пожить на недельку (благо, кормят бесплатно).

А вообще, вместо того, чтобы тратить деньги направо и налево, откладывала бы лучше на культурные развлечения.

Я вот на Cirque du Soleil в мае хочу. И на "Бал вампиров" - в апреле. А в ближайшие выходные хочу на Венский Моцарт Оркестр, и плевать, что второй год подряд - когда это классическая музыка была "на один раз"?

И еще определенно куда-то хотелось, и на все это нужны средства.

Не хорошо.

@темы: #культурная программа

---

Nolan!verse vs. comic!verse

Есть определенная причина, почему я до минимума ограничила свою активность в комикс-ориентированной части DC фэндома.

Я не хардкор фанат комиксов, - я их люблю и считаю "тру" каноном, у меня есть несколько выпусков дома, и несколько гигов на жестком диске, но у меня недостаточно времени, чтобы знакомиться со всей вселенной (вселенными) от и до. Почему-то последнее время в фэндоме создается впечатление, что любое эпизодическое незнание канона - ну как минимум преступление против короны.

Немаловажно и то, что в DC фэндоме очень обострена проблема оригинал против экранизации.

Возьмем трилогию Нолана, которой достается больше всего.

Мое мнение? Это отличная серия фильмов, с хорошим актерским составом, интересной сюжетной линией и выгодной подачей. Сравнивать с комиксами? Право, лучше не стоит.

Может быть, все дело в том, что познакомилась я с комиксами уже после того, как посмотрела первый фильм серии, но мне никогда не составляло труда воспринимать эту серию в отдельности от оригинала. Это не экранизация комиксов как таковая, это фильм "по мотивам". Там "не такой" Бэтмен? Несомненно! Разве это Джокер? Определенно нет, если вы имеете в виду образ из комиксов. Но это не делает фильм плохим, и не делает фанатов этого верса лучше или хуже приверженцев комик верса.

Конечно, если в вашу песочницу лезут, утверждая, каков "на самом деле" был тот или иной персонаж, это как минимум вызывает раздражение. Но право творить в той вселенной, которая больше по душе, есть у каждого.

Я понимаю, смотреть, как изменяются до неузнаваемости на экране образы ваших любимых персонажей, порой, больно. Все мы знаем, что экранизация, устраивающая фанатов оригинала - это нечто из области фантастики. Но несоответствие оригиналу не повод ненавидеть объективно неплохие фильмы (оговорюсь, что может статься, что кому-то в самом деле не нравятся эти фильмы - слишком много экшна, бессмысленная закрученность сюжета - все это как раз нормально и к обсуждаемой теме отношения не имеет). И уж тем более это не повод косо смотреть на тех, кто предпочитает читать/писать по муви!версу. На вкус и цвет, как известно, все фломастеры разные.

Все. Я высказался. То был крик души.

@темы: Batman, The Dark Knight Trilogy, DCU

---

Life in red: 1 глава

Название: Life in red
Фэндом: Mozart, L'Opera Rock
Автор: rrueplumet (bob)
Переводчик:  Nayeri
Бета:  Alexandra-Lexy
Пейринг: Моцарт/Сальери
Рейтинг: R
Предупреждения: смерть персонажа, авторская пунктуация
Статус: в процессе перевода
Ссылка на оригинал: тут

читать далее

Существует поверье, будто душа человека заключена в его дыхании, и будто в поцелуе две души, соприкоснувшись, оказываются навеки связаны.

Значение разделенного поцелуя для каждого свое, различны эмоции и оставленные воспоминания. Отлична от иных и история каждого поцелуя. Иногда все начинается с мимолетного влечения, неожиданного порыва, порой же поцелую предшествует череда взаимных знаков внимания, долгих взглядов с разных концов комнат - нередко между людьми, которым, казалось бы, и вовсе незачем смотреть друг на друга.

Бывает, все начинается с чего-то совершенно простого, банального, - в сущности, из ничего; на первый взгляд - из ничего, но под покровом безразличия может пылать страсть, о существовании которой никто и не подозревал, - не подозревал даже о самой возможности ее существования.

Поцелуи, которые Антонио Сальери разделил со своим коллегой, предвосхищались всем этим - и многим другим.

На дворе стояла осень, пятое октября. В этот день ежегодно проходило знаменитое торжество, устраиваемое семейством Лейбен. В венском обществе давно стало традицией выезжать по этому случаю в их роскошное загородное имение, и не показаться там хотя бы ненадолго считалось верхом неприличия. И потому Сальери, несмотря на питаемое им отвращение к подобного рода мероприятиям, надев ставшую уже привычной маску придворной любезности, появился на приеме и на этот раз - так же, как и в предыдущие годы. Собравшееся светское общество поначалу ничуть не отличалось от общества прошлых лет. Поначалу. Затем появился он. Моцарт - Вольфганг Амадей Моцарт. Он был товарищем Сальери и его соперником, его порой другом, порой врагом. Светлые волосы, бледная кожа, горящие глаза и вызывающе яркие одежды, - Моцарт всегда привлекал к себе внимание.

И его присутствие неизменно заставляло Сальери чувствовать себя некомфортно.

Сальери никогда не удавалось определить, отчего возникало это чувство дискомфорта. Он был близок к императору и почитаем при дворе, и потому за годы службы в должности капельмейстера успел нажить немало врагов. Многие придворные композиторы находились в том же шатком положении, что и Моцарт. Так отчего же его поведение в присутствии Моцарта должно было каким-либо образом отличаться от поведения с любым другим перспективным музыкантом? Оно и не должно было, говорил он сам себе. Абсолютно точно не должно было.

И все же - отличалось.

Изо дня в день они работали вместе - все чаще в последнее время, проводили бесчисленные мгновения, сидя рядом за фортепиано, - плечом к плечу, соприкасаясь коленями, то и дело сталкиваясь пальцами, потянувшись одновременно за бумагой или чернилами.

Все маски, притворство становились лишними и неуместными, когда они оба растворялись в музыке. И в то время как обычно общение между ними было неловким и скованным, всегда в строгих рамках приличий, стоило зазвучать музыке - их музыке, и весь фасад неловкости рассыпался.

В сторону были отброшены камзолы, жилеты полурасстегнуты, рукава белоснежных рубашек небрежно закатаны. Они смеялись вместе, создавая новые произведения, напевая пришедшие на ум мелодии, и - по-настоящему наслаждались этими мгновениями. В этом, пожалуй, и было то самое, что так тревожило Сальери. Моцарт обладал способностью заставлять Сальери получать удовольствие от его общества, возможно, даже желать его.

Порой, потерявшись в мире музыки, они забывали о внешних приличиях, поддаваясь атмосфере беспечности и дружелюбия, и, быть может, пересекали границы дозволенного. Это были те моменты, когда Моцарт, желая привлечь внимание Сальери, - возможно, чтобы попросить передать перо или задернуть портьеры - клал руку на его плечо, и тепло его пальцев проникало сквозь тонкую ткань рубашки, отпечатываясь на коже. Бывало, в той же манере Моцарт опускал руку на его бедро, и это ощущение появлялось вновь - только ярче, острее.

Было неправильно, ненормально реагировать так на простое прикосновение - прикосновение мужчины, к тому же. Моцарта! Сальери не находил этому оправдания, и потому не позволял себе задумываться о происходящем, предпочитая делать вид, будто ничего не случилось.

Но мысли об этом никогда не покидали его, как бы сильно он того ни желал.

На дворе стояла осень, - пятое октября, торжество у Лейбенов. Сальери неспешно двигался между собравшимися гостями, отвешивая вежливые поклоны, обмениваясь любезностями - ожидая, когда наконец этот день завершиться, или, во всяком случае, представится возможность ускользнуть незамеченным. Удача не была на его стороне. Казалось, весь вечер обещал пройти в череде бесконечных “как поживаете” и “увидимся вскоре”, хотя жизнь этих людей ни в малейшей степени его не волновала, и он не имел никакого желания видеть их вновь. Однако вскоре среди гостей пронесся возбужденный шепот, отголоском долетевший и до Сальери, расположившегося с бокалом вина снаружи дома.

Сквозь шорох осенних листьев до него донеслось:

- Вольфганг Моцарт здесь. Вы думаете, он нам сыграет?

Сальери сделал щедрый глоток вина. Вероятно, это ему понадобится. Не успел он задуматься о том, где бы взять еще вина, как задняя дверь поместья распахнулась, и перед его взором предстал Вольфганг Моцарт собственной персоной, - один, на первый взгляд, но, в сущности, этот человек никогда не бывал одинок, - где бы он ни появлялся, всегда находились те, кто узнавал его, кто ожидал его. Этот вечер не был исключением. Моцарт поприветствовал нескольких гостей, которых сам Сальери даже не знал, и Сальери отвернулся прочь, запрокидывая голову, чтобы поймать губами несколько оставшихся на дне бокала капель вина. Прошло несколько мгновений, прежде чем он почувствовал прикосновение к плечу и обернулся, оказавшись лицом к лицу с Моцартом. Он невольно отступил назад. Моцарт лишь улыбнулся.

- Сальери, - он приветственно наклонил голову. - Приятный вечер, не правда ли?

Сальери прочистил горло и кивнул, устремляя взгляд на предполагаемое нечто за спиной Моцарта.

- Прелестный, Моцарт.

Моцарт удалился. Сальери проводил его взглядом, затем глубоко вздохнул и направился в противоположную сторону.

Имя Моцарта то и дело долетало до Сальери, но сам маэстро уже довольно долго не появлялся в поле его зрения. Сальери бесцельно блуждал среди гостей, время от времени останавливаясь, чтобы обменяться парой фраз с теми, кто его узнавал, затем вновь продолжал движение.

Через некоторое время всех присутствующих позвали к накрытому в отдалении столу. Гости собрались вокруг огромного торта, вынесенного слугами. Под аплодисменты торт водрузили на стол. Сальери задержался чуть поодаль от толпы, а герр Лейбен начал произносить свою обычную речь, содержание которой, в сущности, не менялось годами. Сальери был совершенно не настроен слушать его витиеватые излияния, и потому, сложив руки за спиной, начал постепенно отступать назад, и затем, развернувшись, направился прочь из дома. Ему нужно было добраться до парадного входа, чтобы вызывать экипаж и уехать домой, однако идти через внутренние помещения поместья было неосмотрительным - он мог встретить там кого-нибудь из оставшихся гостей, и неизменно последовали бы неловкие вопросы - или, что еще хуже, герру Лейбену могли доложить о его столь невежливом отбытии. Посему Сальери решил пройти вдоль дома, между стеной и оградой, где от чужих глаз его бы скрыл буйный кустарник и низко свисающие ветви деревьев.

Однако же, когда он добрался дотуда, оказалось, что в своем стремлении убраться подальше от светского общества он был не одинок. На ступенях боковой лестницы сидел Моцарт, сжимая в руках большую кружку с каким-то напитком. Услышав приближение Сальери, он поднял на него взгляд и рассеяно постучал кончиками пальцев по стенке кружки.

- Уходите? - спросил он.

Сальери кивнул. Моцарт наклонил голову в ответ.

- Я тоже. Скоро. Здесь нечего делать.

Сальери снова кивнул - едва заметно, но кивнул. Моцарт же после непродолжительного молчания неожиданно поинтересовался:

- Вы никогда не пробовали этот напиток?

Сальери медленно покачал головой.

- Что это?

Моцарт чуть наклонил кружку, рассматривая ее содержимое, затем взглянул на Сальери и пожал плечами.

- Лейбен сделал его для меня.

- И вы просто взяли... и начали пить? Не зная, что это...

Моцарт скорчил гримасу и вновь пожал плечами. На губах его мелькнула чуть насмешливая улыбка.

- Ну, да. Именно так.

- Хм.

- Это вкусно, - заверил его Моцарт, поднимаясь на ноги; он подошел к Сальери и протянул кружку. - Попробуйте.

Сальери подозрительно покосился на напиток.

Моцарт закатил глаза и сказал, чуть подразнивая:

- Я и подумать не мог, что вы испугаетесь попробовать...

Его слова были прерваны скептическим взглядом Сальери, в котором откровенно читалось: “И сколько же вам лет, Моцарт?”. Моцарт продолжал улыбаться. И как бы незрела и абсурдна ни была его провокация, она сработала, - Сальери взял кружку, поднял ее к губам, сделал быстрый глоток...

И закашлялся, выплевывая отвратительное пойло. Моцарт быстро забрал у него кружку.

Сальери вытер рот рукавом, потирая небо языком в попытке избавиться от ужасного вкуса.

- Какого черта? Что за дрянь вы мне дали?

- Я не думал, что вы будете настолько глупы, чтобы попытаться пить его вот так.

- И как же его пьете вы? Через уши? - ядовито бросил Сальери, машинально теребя рукав.

- Нет, - протянул Моцарт, вновь рассматривая жидкость в кружке. - Но не стоит просто так глотать подобный напиток. Не надо спешить.

- Спасибо за совет, Моцарт, - Сальери закатил глаза.

Моцарт поднял на него взгляд.

- Держите, выпейте как следует. Вы увидите сами.

- Нет, благодарю, - Сальери попытался пройти мимо.

Моцарт встал у него на пути.

- Просто попытайтесь...

- Я попытался...

- Нет, как надо...

- Моцарт, дайте мне пройти...

- Стоит вам попробовать...

- Моцарт...

- Как следует!

Сальери вырвал кружку из его рук и вновь поднес к губам. Моцарт забрал ее обратно до того, как он успел выпить.

- Вы снова это делаете. Ну же, закройте глаза...

- Черта с два.

- Хорошо, хорошо. Тогда доверьтесь мне.

Сальери, отчаявшись бороться с Моцартом, скрестил руки на груди, и ничего не ответил - Моцарт воспринял его молчание как знак капитуляции. Сальери же в этот момент больше всего на свете желал избавиться от его присутствия, уехать домой и наконец расслабиться после долгого, полного мучений дня.

Однако его планы, как всегда, оказались разрушены, - мучения, судя по всему, только начинались. Моцарт опустил в напиток два пальца и поднес их к губам Сальери, сначала касаясь угла рта, потом медленно проводя по нижней губе. Сальери резко вздохнул, едва не подавившись воздухом. Он прочистил горло, а Моцарт опустил в жидкость большой палец, и затем прижал его к верхней губе Сальери - осторожно, почти нежно. Он медленно убрал руку. Сальери с трудом подавил желание провести языком по губам, но Моцарт сказал мягко, чуть хрипло:

- Почувствуйте вкус.

Сальери дотронулся языком до нижней губы, ощущая резкий, горько-сладкий привкус напитка. Моцарт смотрел на него мгновение, затем облизнул собственные губы, и отвел глаза. Сальери избегал встречаться с ним взглядом, а Моцарт вновь опустил палец в напиток и поднес его к своему рту, смакуя вкус напитка, прежде чем повторить все вновь - обмакнуть палец в напиток, поднести к губам. И в следующее мгновение, будто повинуясь внезапному порыву, он вновь поднес руку ко рту Сальери, предлагая попробовать и ему.

Разумеется, Сальери собирался ответить отказом. Разумеется, происходящее было верхом нелепости. Разумеется, он собирался оттолкнуть руку Моцарта прочь, пройти мимо - к экипажу, не останавливаясь, стирая из памяти случившееся.

И, разумеется, он не был в тот момент в здравом уме - он едва осознал, что движется навстречу, чтобы вновь ощутить резкий вкус напитка, слизать вместе с горько-сладкими каплями все доказательства происходящего. Он услышал стон - болезненный, полузадушенный. Вкус напитка вскоре поблек, и он чувствовал лишь кожу Моцарта - на губах, на языке, - теплую и влажную. И, казалось, этот вкус был еще лучше...

Рука Моцарта сжала его плечо, чашка накренилась, и напиток выплеснулся на землю. Сальери резко отступил назад, палец выскользнул из его рта, рука Моцарта безвольно упала вдоль его тела. Сальери смотрел на него несколько долгих мгновений, затем устремился вперед, борясь с внезапно накатившим головокружением, задев Моцарта плечом, убираясь прочь как можно быстрее.

Он не посмел оглянуться назад.



 

запись создана: 13.03.2013 в 17:38

@темы: Mozart L'Opera Rock, S&M, #перевод, #фанфик, Life in red, #глубокое проникновение

---

Флешмоб.

Да-да, флешмоб. Внезапно. Неизящно одолженный у  Alexandra-Lexy

Открываем избранное и размещаем подписи под аватарами по порядку (дубли пропускаем) (с)

1.Обо мне: универсальный катализатор безобразий. (с) (so true)
2.О будущем: а мне все пофиииг (на недалекое, может, и сойдет, а чуть дальше - и аукнется)
3. О врагах: I never knew books could do that (быть врагами? о, они коварны и безжалостны. занимают все свободное время, а ты потом расплачиваешься)
4. О друзьях: от того, что ты засунул в жопу перо, ты еще не стал павлином (и еще одна безжалостная правда, в которой настоящие друзья - павлины, а те, кто есть у меня... с пером в жопе)
5. О работе: there's no black and white, right, right? (right. только не в моей работе. ни черного, ни белого, ни истинного, ни ложного...)
6. О сегодняшнем дне: Мой психиатр говорит мне, что я не смогу захватить мир... Наивный раб!(yeah, no. если только я не собралась захватывать мир, лежа на диване)
7. О завтрашнем дне: I'm a five-pound rent boy, mr. Darcy. (не дай боже, все не настолько плохо)
8. О моем характере: "Не бойся делать то, чего не умеешь, ибо ковчег построил любитель, а "Титаник" - профессионалы. (если это и описывает мой характер, то только в той части, где я боюсь что-то делать)
9. О моих достоинствах: шаловливая ложноножка (а то ж! главное мое достоинство, а вы что думали?)
10. О недостатках: meles meles (гугл подсказал, что это барсук. ну ок. определенно, не самое мое сильное качество)
11. Кредо: I feel the earth move under my feet (на роль кредо не сойдет, но ощущение имеется)
12. Об отношениях: Меня нет, а значит, никто не может мне ничего сделать. (ТоТ да, в точку)
13. О любви: Wonderland of Perversion ( . . . )

@темы: #флешмоб

---

А тем временем у меня очередной приступ переводческой меланхолии.

И не то чтобы ничего не переводится - очень даже переводится.

Но вот сидишь и думаешь: ну какого, спрашивается, черта в английском языке так много непереводимых слов?

И всегда ведь там, где сохранение оттенка значения особенно важно.

Я уже не раз жаловалась на affection, frustration, lame и иже с ними, ну а процесс недавнего времени у меня окрасился задаваемыми в пустоту (и иногда верным друзьям) вопросами. Отсюда диалоги:

- Хей, помоги мне с нормальным переводом слова "agitated", потому что мой мозг (и словарь) отказывается давать эмоционально верную окраску.

- Ахах, я понимаю, что это не вариант, но выражение "агитационно вздохнул" меня изрядно веселит.

- Это как бы... я могу прочувствовать эту эмоцию, но дать ей название?! Блин.

- О, хорошее слово.

- Блин?

- "Сальери, блин, вздохнул".

- А что, подходит хД И... но во второй ситуации он как бы блин, но в первой притворялся, что блин, но на самом деле не блин?..

##

- А теперь вопрос - мы все знаем это движение... я имею в виду, которое пальцами. Но каков глагол?

- Встряхнуть?

- Ага, знаешь, как... подожди, сейчас найду гиф:

И теперь мне представляется, будто Сальери, перед тем как начать играть, делает вот как раз это. И у меня начинается дикий ржач. Потому что, спасибо Фло, я легко могу это вообразить.

Ну что же, зато весело.

@темы: Mozart L'Opera Rock, whining, #трудности перевода

---

Завтра иду в филармонию... со скрытым мотивом - оценить потенциального бойфренда матери. Что крайне забавно, как и всегда, когда речь заходит об отношениях маман и ее мужчин.

Мотив открытый - продолжить традицию наслаждения музыкой композиторов Вены второй половины XVIII, начала XIX веков.

На этот раз - Шуберт и Гайдн.

Первый, помнится, был учеником Сальери, и посвятил своему учителю пять (мне не изменяет память?) песен. Видимо, было за что.

Вообще, примечательно, что имя Сальери всплывает лишь в связи с кем-то иным, будь то Глюк или Шуберт, или даже Бетховен, - и, конечно, Моцарт.

Но, наверное, лучше, чтобы его помнили все же учеником Глюка или учителем Шуберта, чем отравителем Моцарта.

Исторические филлс. Внезапно.

@темы: #культурная программа

---

«Писать какую-то историю - переводить даже, порой, - это как играть этюд, - с каждой новой правкой или с каждым новым исполнением доводить произведение до совершенства - и творческий порыв, вдохновение здесь мешается с технической шлифовкой»

@темы: thinking thinky things

---

Вот не хочу я называть себя мультифандомной шлюхой, тем более, это не совсем так, а посему я скорее... фандомная бабочка? Это как social butterfly, только в фандомной среде.

Новые сверкающие вещицы неожиданно привлекают мое внимание, и вот пребывающие в культурном небытие / хиатусе / ... / фэндомы забыты, и я уже тяну ручонки к новому источнику вдохновения...

О чем это я?

Вместо того, чтобы чинно-благородно домучивать Impossbile Worlds (чем я, сказать по чести, все же занимаюсь - просто медленно) или вычитывать тинвульфовский мидик, я берусь за новый проект - MOR фик "Life in red", который уже с первой главы обещает быть головной болью.

Казалось бы, я бралась за перевод, чтобы избежать головной боли с матчастью, ан нет, все равно приходится перерывать приличный объем материала для бэкграунда.

Из бытового. Мне наконец-то, после долгого ожидания, привезли пианино. Yay? Yay. Мои творческие порывы, очевидно, ищут иные, помимо псевдо-пейсательства, формы выхода. Так почему бы и не доказать, что 10 лет обучения игре на ф-но не прошли даром?

Хотя, с непривычки попробовав сыграть Моцарта, я материлась почем зря. В самом деле, слишком много нот. Ну что же, зато могу, так сказать, прочувствовать атмосферу.

И все вышесказанное - аккуратно избегая темы учебы. Тс-с.

@темы: переводы, Mozart L'Opera Rock, thinking thinky things

---

Impossible worlds: 4 глава

Сегодня хороший день для сюрреалистического хоррора. Я должна напоминать, что этот текст не бечен?


##

Воздух Аркхема пах сыростью, когда Брюса Уэйна впервые ввели туда в качестве заключенного. Это был густой затхлый запах, который появлялся только от долгого присутствия проникающей влаги. С каждым новым вздохом на языке оставался обволакивающий тошнотворный привкус плесени.

- Двигайся, Уэйн, - сказал один из охранников, подталкивая его вперед по коридору.

Брюс ощетинился, но продолжил движение. Звук шагов гулко раздавался в тишине. Его руки были скованы за спиной. По обе стороны от него шли охранники, еще один - позади.

Коридор, по которому они шли, проходил через все палаты прямо до здания администрации - так, чтобы заключенные из палаты D, которых приводили туда для сеансов со специалистами, никаким образом не взаимодействовали с другими пациентами.

Окна, расположенные вдоль стены, были закрыты решетками - конденсация оседала на стеклах полосами. Снаружи тянулись газоны, густая зеленая трава, напитанная дождем. Брюс мог разглядеть ботанический сад в задней части административного здания вверх по холму. Только пациенты обычных палат, не преступники, могли посещать теплицы.

Его остригли и гладко выбрили, вымыли жестким мылом и, что самое унизительное, обыскали в поисках спрятанного оружия. Его кожа была сухой и будто покрытой слоем мела. Губы потрескались.

Брюс втянул воздух через нос. Они дошли до последней лестницы, ведущей в административное здание, и начали подниматься вверх. Нескользящее покрытие ступеней скрипело под ногами.

- Небось привык приходить сюда другим путем, а? - со смехом сказал один из охранников, как только они остановились на вершине лестницы.

Брюс не взглянул на него, но его руки помимо воли сжались в кулаки.

Он знал, почему воздух в Аркхеме был таким затхлым: несмотря на то, что план клиники соответствовал стандартам для подобных учреждений - каждое крыло отстояло одно от другого настолько, чтобы был обеспечен максимальный доступ солнечного света и свежего воздуха - фактически система вентиляции была встроена позже и была проведена через подвальные помещения. Выходящий из вентиляционных отверстий воздух был влажным и нездорово холодным. Он знал все это, потому что видел чертежи здания - он изучил их, когда присоединился к попечительскому совету.

Он знал и о ботаническом саде, который был частью поместья еще до того, как оно было переделано под клинику. Он знал об отсутствии пожарных выходов и о том, что это место было в основном построено из дерева, и в случае пожара сгорит за считанные секунды, погребая под собой всех заключенных, лишенных малейшего шанса на спасение. Он знал, как работает клиника Аркхем, потому что когда-то имел право голоса в вопросах управления ей. Теперь он был заключенным. Не то чтобы ему было кого винить, кроме самого себя.

Они остановились перед деревянной дверью на втором этаже. Один из охранников постучал. На небольшой латунной табличке на двери значилось: доктор медицинских наук, Харлин Квинзель.

- Заходите, - послышался женский голос.

Охранник открыл дверь, и Брюса ввели внутрь.

Доктор Квинзель сидела за деревянным столом. Ручка в ее руке замерла над страницами блокнота. Доктор моргнула, поправила очки, и улыбнулась, заметив Брюса.

- Брюс Уэйн, - сказала она - почти тепло, но в ее голосе мелькнуло что-то еще - возможно, самодовольство. - Присаживайтесь.

Это не было предложением. Охранники усадили его на стул, приковали его запястья и лодыжки к специальным креплениям, и затем удалились, оставив их с доктором наедине.

Офис был небольшой, с высокими потолками, удушающе теплый. В одном из углов на стене желтело пятно от воды. Полки стеллажей были завалены книгами и прочими мелкими вещицами. На столе стояла керамическая модель человеческого черепа.

На подоконнике располагалось нефритово-зеленое растение, оплетающее практически все окно. Его листья были плотно прижаты к стеклу, дабы впитать каждую каплю солнца.

Верхний свет был выключен, и офис освещала лишь лампа цветного стекла на столе доктора Квинзель, отбрасывающая разноцветные блики на поверхность потолка. Единственным источником света, помимо лампы, были крошечные лучики слабого дневного света, с трудом пробивавшиеся сквозь листья растения.

- Я могу называть вас Брюс? - спросила доктор Квинзель, открывая чистую страницу в блокноте.

- Брюс вполне устроит, - ответил Брюс.

Он пошевелил скованными руками. Он знал, что оковы были надежны, проверены годами на других заключенных. Не то чтобы, впрочем, он действительно намеревался предпринять попытку сбежать - скорее, о себе давала знать привычка.

- Разве вы не предпочли бы, чтобы я звала вас Бэтмен? - доктор наклонила голову набок.

Брюс замер на стуле и усилием воли расслабил напряженные запястья.

- Я ведь сказал, - повторил он спокойно. - Брюс вполне устроит.

Доктор Квинзель кивнула и сделала пометку в блокноте.

- Хорошо. Что же, Брюс, я знаю, мы встречались до сего момента вне стен этого офиса, но, думаю, будет к лучшему, если мы начнем наше общение с чистого листа. У меня на то несколько причин. Во-первых, я не хочу, чтобы мы с вами были связаны аспектами профессиональных отношений, что были у нас до того. Вы больше не член попечительского совета, и посему вы больше не вправе решать, как что здесь должно работать.

Брюс шевельнулся на стуле. Доктор Квинзель улыбнулась ему, мягко подняв палец.

- Я говорю это не из жестокости. Я лишь имела в виду тот факт, что динамика наших отношений изменилась, и я не хочу, чтобы это как-то влияло на наши беседы.

Она помедлила и взглянула вниз на блокнот. Брюс плотно сжал губы, но ничего не ответил. Доктор вновь подняла на него взгляд и кивнула, отмечая его раздражение.

- И, во-вторых, я знаю, что Бэтмен подозревал меня в содействии побегу Джокера, и я не хочу, чтобы это также наложило отпечаток на происходящее в этих стенах. Вы больше не Бэтмен. Все, что случилось между мной и другим заключенным, вас отныне не касается.

Она остановилась, ожидая реакции. Брюс прикусил язык и глубоко вздохнул, затем медленно выдохнул.

- Хорошо, - сказал он коротко.

- Чудесно, - она выпрямилась и ее тон мгновенно стал резче. - Раз уж мы начинаем с чистого листа, я хочу, чтобы вы рассказали мне кое-что о себе. Вы состоите в браке?

- Нет.

- Что скажете о ваших родителях?

- Они состояли в браке.

Доктор мягко улыбнулась.

- Можете рассказать мне о них?

- Они мертвы.

- Можете рассказать, что случилось?

Он медленно отвернулся.

- Предпочел бы воздержаться.

- Можете попытаться?

Он вздохнул.

- Они были убиты во время ограбления.

- Вы были там?

- Да, - ответил он резко. - Этого нет в ваших бумагах?

- Есть. Но я хочу услышать ваше видение случившегося.

- Мы были в театре. Мне было восемь. Я хотел уйти раньше. Мы покинули театр, и на аллее на нас напал грабитель. Он застрелил обоих моих родителей. Затем он сбежал.

- Его поймали?

- Да. Его звали Джо Чилл.

- Как думаете, он понес справедливое наказание?

- Он был приговорен к заключению, но был осужден условно из-за содействия органам в сборе доказательств против Кармайна Фальконе. Один из наемников Фальконе пристрелил его.

- Что вы чувствовали по этому поводу?

- Я не был… счастлив, - сказал Брюс сухо.

- Почему нет?

Он уставился на нее.

- Как вы думаете?

- Стараюсь не строить предположений.

Он замешкался и опустил взгляд на свои скованные запястья. Через мгновение он вновь смотрел на доктора.

- Я был расстроен, потому что хотел убить его своими руками.

Доктор Квинзель даже глазом не моргнула.

- Вы когда-нибудь пытались предпринять что-либо, чтобы осуществить это желание?

- Не достаточно быстро.

- Что вы сделали после того, как он был убит?

- Я пошел увидеться с Кармайном Фальконе.

На этот раз ему удалось ее удивить.

- В самом деле? Каков был ваш план?

- Я не знаю. Я просто… я не знаю, - он покачал головой. - Я хотел сказать, что не боялся его. Он ответил мне, что я наивен и не понимаю природы преступности. Он был прав. Я не понимал, насколько прогнил этот город. Все было куплено: полиция, политики, прокуроры…

- Поэтому вы стали Бэтменом?

- Что еще мне было делать?

Доктор Квинзель пожала плечами.

- В Готэме есть и другие люди, кто служат этому городу во благо. Харви Дент был прокурором. Комиссар Гордон - офицер полиции.

- Я был нетерпелив. Мне нужен был мгновенный результат.

- Вам нужно было физически противостоять преступникам.

- В законе слишком много лазеек. Если полицейский пропустит ошибку в протоколе, доказательство будет считаться недопустимым, и преступник окажется на свободе. Я же не связан этими законами.

- Но разве закон не призван защищать права невиновных?

- Безусловно. Но практически невозможно увидеть, чтобы преступники отвечали по справедливости, когда вся судебная система прогнила.

- Значит ли это, что подчинение закону потеряло свою ценность?

- Разумеется нет.

- Если полицейский не может достать достаточного доказательств, чтобы получить ордер на обыск моего дома, какое право в таком случае он имеет врываться в него? И какое право он имеет использовать "героя в маске", чтобы тот делал за него грязную работу?

- Но если вы совершили преступление…

- Вам нужны доказательства, чтобы осудить меня за преступление.

- Я не сужу. Я доставляю преступников в полицию, чтобы там с ними разбирались. Я никогда не выносил приговор, - сказал Брюс твердо.

Она изучала его несколько мгновений.

- Ваша правда. То есть вы просто останавливали преступления в процессе. Почему летучая мышь?

- Целью было - внушить страх.

- Думая об устрашении, я скорее вспоминаю о больших пушках и мужчинах в тяжелых сапогах. Не о костюме летучей мыши.

- Я должен был внушать страх тому типу людей, что выбрали своей профессией устрашение. Они видят “большие пушки” каждый день. Но слухи о существе, похожем на летучую мышь, что останавливает преступников, не попадаясь никому на глаза - для них это нечто совершенно иное.

- Но почему летучие мыши? Почему не… о, скажем, пауки или скорпионы, или змеи? - доктор наклонила голову набок. - Летучие мыши пугают вас, Брюс?

- Да, - сказал он ровно.

Спустя столько времени это не столь уж трудно признавать.

- То есть, вы стали собственным страхом, чтобы внушить его другим? - она, казалось, была слегка впечатлена. - Это интересный пусть. Я слышала о том случае, когда вы сбежали отсюда с целой стаей летучих мышей. Это было до того, как я стала здесь работать, но об этом говорят до сих пор. Каково это было?

- Бэтмен не боится летучих мышей.

Он увидел, как ее брови поползли вверх.

- Но вы боитесь.

- Я не поклонник.

Она записала что-то в свой блокнот.

- Бэтмен не боится летучих мышей, потому что сам он - летучая мышь. Он - персонификация ваших страхов, и вы хотите, чтобы он вызывал страх в других.

- Да.

- Когда ваш худший кошмар борется с преступностью в Готэме, где же остаетесь вы? Где остается Брюс Уэйн?

- Брюс Уэйн остается спать с актрисами и разбивать дорогие авто, - ответил Брюс сухо.

- Если верить таблоидам.

- Я не мог позволить кому-либо заподозрить, что Брюс Уэйн и есть Бэтмен. - добавил он. - Я должен был быть настолько не похож на Бэтмена, насколько это возможно.

- Брюс Уэйн ни за что не мог бы быть Бэтменом. И Бэтмен не мог бы быть Брюсом Уэйном. И все же вам удалось быть и тем, и другим.

- Это лишь личности.

Доктор Квинзель кивнула и перевернула страницу блокнота.

- Опишите мне Брюса Уэйна.

- Он был… эгоистом. Самовлюбленным. Наивным. Он не смотрел новостей. Он не мог представить мир за пределами своего "я". Он не видел повода взрослеть. Он не понимал бедности и нужды, потому что ему все всегда доставалось даром.

- У него были какие-то сильные стороны?

- Он устраивал отличные вечеринки, - предложил Брюс с полуулыбкой.

- Оплакивал ли Брюс Уэйн смерть своих родителей?

Брюс замешкался. Его улыбка погасла.

- Да, - сказал он медленно. - Но он не чтил их память.

- А Бэтмен?

Брюс замолк, уставившись на стену.

- У Бэтмена были родители?

Брюс взглянул на доктора. Та смотрела на него пристально.

- Бэтмен появился не затем, чтобы вы могли отомстить за ваших родителей, - указала она. - Правосудие свершилось. Их убийца попал за решетку. Так что вы стали Бэтменом не ради этого. Только после того, как кто-то убил его и это сошло им с рук, вы стали Бэтменом. Вы стали Бэтменом, чтобы отомстить за Джо Чилла.

- Это не правда.

- Разве нет?

- Джо Чилл был всего лишь отчаявшимся человеком. Он был симптомом разложения Готэма, но он не был причиной. Если я действительно хотел отомстить за моих родителей, я должен был найти корень.

- И вы думаете, вам это удалось?

- В некоторой степени. Мафия была основной причиной коррупции. Я перекрыл каналы, по которым они занимались отмыванием денег, прижал наркодиллеров, смог отследить поток валюты.

- Доведя их до той грани отчаяния, что они решили нанять Джокера, чтобы избавиться от вас - и от города заодно.

- Они не знали, во что ввязывались, обратившись к нему.

- Нет, но они должны были что-то предпринять, разве нет? Вы ожидали, что они просто уберутся прочь?

- Думаете, лучше было позволить им продолжать творить все, что угодно?

- Есть и другие города, которые справлялись с мафией, не используя против них акты терроризма.

- Они пошли против меня, потому что мои методы были эффективными.

Выражение легкого любопытства не ушло с лица доктора Квинзель, но ее голос стал резче.

- В самом деле? Или же это случай… гонки вооружений своего рода? На стороне полиции внезапно появился некий ниндзя, способный одолеть в драке десятерых - человек, не связанный к тому же законом. Им нужно было большее оружие. Думаете, они наняли бы Джокера, будь это просто какой-нибудь коп, столь же эффективно борющийся с их влиянием?

- Если бы это был какой-нибудь коп, они в любое время могли бы его убить. Моя личность была в тайне. Никто не знал, где меня искать.

- Именно так. Вы были большей угрозой, потому что никто не знал, кто вы. Они боялись вас, Брюс, как вы того и хотели. А когда люди находятся в страхе, они способны творить ужасные вещи.

- Я остановил Джокера, когда тот пытался взорвать два парома, на которых были сотни людей!

- Если бы не существовало Бэтмена, этой угрозы не было бы в принципе.

- Я предотвратил планы Пугала и Ра'cа аль Гула свести весь город с ума с помощью токсина страха. Я помог вывести противоядие.

Доктор кивнула головой.

- Да, я говорила об этом с Джонатаном. Он сказал, что им пришлось ускорить исполнение плана из-за ваших нападений на их людей. Ра'c вынужден был действовать без промедления. Вы знали его, не так ли?

- Да.

- Когда вы впервые встретились?

- Я провел несколько лет, путешествуя по странам Азии. Я встретил его в Бутане. Он научил меня искусству сражения.

- Он когда-либо упоминал в то время планы по уничтожению Готэма?

- Когда моя тренировка была завершена, он пожелал, чтобы я возглавил отряд, который должен был уничтожить город. Я отказался.

- И вы никого не предупредили? Не сдали его властям?

- Я думал, он погиб.

- Что вы имеете в виду?

- Человек, которого я изначально принимал за Ра'са аль Гула, был всего лишь марионеткой. Он умер при пожаре. Настоящий Ра'c выдавал себя за человека по имени Дюкард, и я спас его из огня.

Доктор Квинзель вновь взглянула на записи, чуть хмурясь.

- Расскажите мне о пожаре.

- Они разозлились на мой отказ и накинулись на меня. Огонь разгорелся в драке.

- Разгорелся? Кто его разжег?

Брюс замешкался.

- Это был я.

- И человек, которого вы принимали за Ра'cа аль Гула, погиб при пожаре.

- Да.

- Вы считаете это убийством?

Брюс моргнул.

- Нет.

- Почему нет? Он умер в огне, который вы намеренно разожгли.

- Это был отвлекающий маневр, чтобы я мог сбежать. Тот человек был ниндзя, он должен был понимать, что происходит вокруг. На него рухнула крыша. Я не убивал его.

- Вы поставили его в положение смертельной опасности и вините за то, что он не смог выбраться?

Брюс замолчал. Доктор Квинзель, очевидно, решила сменить линию разговора:

- Вы сказали, что спасли Дюкарда? И он и был настоящий Ра'c аль Гул?

- Да.

- Он бы погиб, если бы вы его не спасли?

- Да.

- Кто-то еще умер?

Брюс подался вперед, игнорируя вопрос.

- Если бы я не разжег огонь, я никогда не выбрался бы оттуда живым. Я не хотел ничьей смерти, но ничего не мог с этим поделать. Я спас кого мог. Это были отчаянные меры.

- Отчаянные. Как Джо Чилл. Но вы не видите оправдания его отчаянным поступкам, не так ли?

- Между нами нет ничего общего, - отрезал Брюс. - Тот человек умер и это был несчастный случай. Я его не убивал. Он сам настаивал на продолжении боя, вместо того, чтобы бежать от огня. Он даже не пытался спастись.

- То есть вы говорите, что ему суждено было умереть?

- Я говорю, что это был не я! - взревел Брюс. - Он был членом Лиги Теней. Он знал риски. Он, вероятно, убил сотни людей…

- Он был преступником, - сказала доктор Квинзель. - Он планировал уничтожить Готэм. Он был тренированным бойцом. Он пытался вас убить. Он мог бы спастись, если бы захотел. Я слышу оправдания, Брюс. Я слышу все, кроме признания ответственности.

- Все потому, что это был не я.

- Точно так же, как не вы спровоцировали настоящего Ра'са аль Гула напасть на Готэм, или мафию - нанять Джокера, или Джокера взять город в заложники. Вы действительно думаете, что Бэтмен был благом для Готэма?

- Я не убийца.

- Вы поэтому здесь, Брюс. Мне очень жаль, но наше время истекло, - доктор Квинзель нажала на кнопку интеркома на столе. - Мистер Уэйн готов вернуться в свою камеру.

- Я защищал Готэм! Готэм был бы уничтожен, если бы не я! Вы не можете заявить, что все это моя вина! - Брюс тщетно пытался вырваться из сдерживающих его пут, когда охранники вошли в комнату и начали расстегивать крепления - сначала щиколотки, потом запястья.

- Готэму нужен Бэтмен!

Он заметил, как доктор кивнула одному из охранников, и затем мужчина прижал автоинжектор к его бедру. Брюс уставился на него пустым взглядом. Раздался щелчок и он почувствовал теплое давление в мышце, и затем мир вокруг померк.
##

- Не бойся, Брюс.

Летучие мыши. Хлопанье крыльев над головой… нет, это мужчина в пальто, спускающийся вниз в колодец… нет, актеры на сцене, исполняющие Mefistofele… нет, все же летучие мыши, тысячи летучих мышей. Пищащие, кружащие, крадущиеся будто грызуны, бешеные…

На его губах выступила пена. Он перекатился, чтобы сплюнуть, но его движения были ограничены, руки и ноги прикованы к койке. На нем была оранжевая униформа Аркхема. Не черное. Не летучая мышь. Не бешенство.

Он сплюнул. Во рту остался привкус мела. Стены вокруг - блестящая плитка, желтовато-белая, будто лимфа. Над головой - флюоресцентные лампы, закрытые от доступа железными решетками. Стоило отвести взгляд, казалось, будто они вибрировали на периферии зрения, заставляя вещи кругом перемещаться. Или это были летучие мыши?

Может быть, где-то в здании находился промышленный вентилятор. Загадка многих "домов с привидениями" зачастую заключалась в этом, что где-то находился вентилятор или мотор, вибрирующий гулко - слишком низкие частоты, чтобы человеческое ухо могло их уловить, но этого было достаточно, чтобы посылать вибрации в стекловидное тело в глазном яблоке, заставляя людей видеть то, чего на самом деле не существует.

Призраков не существует.

- Не бойся, Брюс, - повторил его отец.

Он хотел ответить: "Я не боюсь" или "Я пытаюсь", но не мог. Он хотел сказать: "Люди должны бояться меня", но он был всего лишь человеком в оранжевом костюме, с пеной у рта, прикованным к столу.

Он сплюнул вновь. Во рту - привкус крови. Если бы он потянулся, он смог бы немного пошевелить пальцами, впиться ногтями в виниловое покрытие под ним.

Огонь, подумал он. Потолок затрещал, и они оба взглянули вверх. Мог ли он рвануться вперед, сбить мужчину с пути? Мог ли он поднять горящую балку, после того как тот упал? Возможно. Но зачем? После того, как он услышал об их планах уничтожить Готэм, после драки на мечах в горящем доме, яростных попыток мужчины убить его, зачем ему пытаться спасти?

Он спас Джокера.

Но это было иначе. Он сам сбросил Джокера с крыши. Позволить ему упасть было бы убийством. Но огонь… это было несчастным случаем. Это простительно.

Он услышал скрип шагов за спиной, вне поля его зрения. Он повернул голову, сражаясь с удерживающими его креплениями, но не смог ничего разглядеть.

- Научился ли ты наконец делать то, что необходимо? - тихо спросил Ра'c аль Гул.

Брюс задергался в путах, его горло сомкнулось. Он уставился вверх на флюоресцентные лампы.

- Я не убью тебя, - хрипло ответил он. - Но я не должен тебя спасать.

Ра'с аль Гул рассмеялся. Это напомнило Брюсу о ночах в Бутане, о тренировках на льду, о вечерах, проведенных у костра, чтобы сохранить тепло. На мгновение он почувствовал болезненную тоску по отцу.

- Разве грань не слишком тонка?

Брюс облизал пересохшие губы и попытался прочистить горло.

- Ты мог спастись.

- Как? – в голосе Ра’cа звучала насмешка. - Ты думал, я умею летать? Ты думал, я действительно бессмертен? Это лишь легенда, Брюс.

- Бэтмен не убивал тебя! - закричал Брюс. - Бэтмен не убийца!

Ра'c аль Гул продолжал смеяться. Брюс кричал, чтобы заглушить его смех, брызжа слюной, и он сам уже не знал, что именно кричит.

##

Когда Брюс проснулся на следующее утро, его голова пульсировала болью, но сознание было сравнительно чище. Каким-то образом ночью ему удалось вырвать одно из запястий из оков. Кончики его пальцев были содраны до мяса. На стене слово "УБИЙЦА" было вычерчено на кафеле засохшей кровью.

Это не было убийством, подумал он.

Она не знала, о чем говорит.

@темы: переводы, B/J, фанфики, Impossible Worlds

---

Impossible worlds: 3 глава

Мне печально, мне грустно, мне не хочется творить в этом фэндоме...


warning: стандартный - не бечено
и по части всякого сомнительного рода процедуры помывки пациентов, преимущественно изнутри


##

Здание клиники Аркхем было похоже на летучую мышь, распластавшую крылья в полете - жирное, обвитое плющом тельце, и спускающиеся вдоль холмов крылья. Когда шел дождь - а было это практически всегда - голова "мыши" терялась где-то в облаках.

Для того, чтобы привести его в администрацию, им потребовалось трое охранников. Эта мысль вызывала у него смех - в его животе была дыра, в которую, если постараться, можно было просунуть кулак. Иногда, по ночам, он представлял как делает именно это, размышляя, какого это было бы - почесать спину, просунув руку сквозь собственное тело. Может быть, они заметили в его глазах блеск этого странного желания. Вот почему они сковали его запястья, вот почему затянули как можно туже смирительную рубашку. "Вы не выберетесь отсюда, Мистер Джей, ни живым, ни мертвым".

- Чего вы хотите, мистер Джей? - спросила его доктор, не сводя с него взгляда.

Она просила называть ее Харли, потому что это показывало близость, доверие.

Он думал о ней, как о "докторе".

- Я ничего не хочу, - услышал он собственный голос.

Доктор наклонила голову набок, постукивая ручкой по своим идеально белым зубам. Она всегда красилась для их сеансов - липкий розовый блеск, блестящие зеленые тени, едва уловимый запах гардений. Когда она повернула голову, льющийся из окна свет поймал на ее ключице отблеск наверняка дорогого крема.

- Ничего? Совсем ничего? Все чего-нибудь да хотят, так почему не ты?

- Я не "все".

- Нет, ты не "все", - сказала доктор, чуть улыбаясь и глядя на него из-под прикрытых век, будто она думала, что он с флиртовал с ней. Или, возможно, она флиртовала с ним. Порой ему было сложно судить о подобных вещах.

- Ты не "большинство людей", - продолжила она. - Даже не "один из многих". Я никогда не встречала никого, подобного тебе. Почему ты считаешь, что ты не такой, как другие?

Это была ловушка. Он слышал подобные вопросы и раньше. Он провел языком по зубам, чувствуя одурманивающий сознание привкус лекарства, наркотика.

На подоконнике за спиной доктора стояло растение с изумрудно-зелеными листьями - обросшее, прижавшееся к стеклу, будто умственно отсталое дитя, ищущее солнца. Сквозь листья растения едва видно было небо, затянутое тяжелыми серыми тучами. Где-то вдалеке, чуть слышно, грохотал гром.

- Позволь мне задать вопрос иначе, - сказала доктор после продолжительного молчания. - Почему люди желают чего-либо?

- Это неверный вопрос, - заметил он.

Когда он говорил, ее взгляд не был устремлен на его рот, как у большинства людей. Она смотрела ему прямо в глаза.

- Нет? Тогда какой верный?

- Какой человек не желает ничего? - он пошевелился немного, чувствуя как под тканью смирительной рубашки натягиваются швы на полузажившей ране. Послышался скрип инвалидного кресла. Он вновь ощутил вкус лекарства на зубах, зияющую в сознании пасть вызванного медикаментами белого шума. - У всех есть желания. Младенцы хотят есть. Дети - внимания. Взрослые - деньги, машины, работу...

- Любовь, - предложила доктор.

Он остановился, раздраженный. Она подняла руки в молчаливом извинении.

- Так каков ответ?

- Я уже ответил, - сказал он, облизывая угол рта. - Будь внимательнее.

Ее взгляд скользнул вниз на сделанные ею записи. Между ее бровей появилась едва заметная морщинка.

У нее были красиво очерченные скулы и прелестный, дерзкий носик. Он думал о жировых отложениях на ее щеках, о том, как можно скользнуть ножом внутрь ее рта и срезать их идеальными белыми полосками.

- Все, - произнесла она в внезапном понимании. - У всех есть желания. А у тебя нет. Ты не "все", ты...

Она остановилась, ожидая, что он закончит предложение - в точности по учебнику психологии. Он понимал психологию, даже в определенной степени уважал скрытые в ней базовые принципы манипулирования. Подведите лошадь к воде, и если она выпьет - хорошо, если нет - что же, ты узнал о ней хоть что-то, не так ли?

- Никто, - сказал он.

- Нет имени, - продолжила она, почти светясь от гордости от собственного понимания.

Они ближе теперь. Они знают друг друга.

- Нет прошлого. Нет желаний. Нет страха. Ты... никто.

Зеркало, в котором отражается лицо человечества. И что это за уродливое лицо.

- Желание значит создание, - произнесла доктор неожиданно.

Блеск в ее глазах - может быть, это была не гордость. Он переоценил это чувство. Рвение, возможно? Не то чтобы она понимала. Но она верила в это.

- Люди хотят найти любовь. Они хотят накопить деньги. Они хотят сделать себе имя. И в то же время ты... ты хочешь уничтожать. Ты хочешь показать всем, как нелепы их желания. Ты хочешь показать им, что мир жесток, и что они не могут этого изменить, как бы ни старались.

- Ничто не имеет значения, - согласился он, наблюдая за блеском в ее глазах. Интересно. - Люди умирают. Общество разрушается. Все горит. Я показываю им это. Великие не создают, ибо создание бесполезно. Он пытается сохранить Готэм, но он так же не умеет создавать. У него нет желаний, потому что все, что он делает, он делает для других.

- Ты именно поэтому делаешь то, что делаешь? Для других? - спросила доктор тихо.

Он посмотрел на нее.

- Мы говорили не о нем, - добавила она.

Разве нет? Он побарабанил пальцами по своему животу, чувствуя края повязки через ткань рукава. Он чувствовал рану, чувствовал как тогда - пальцы Бэтмена, впивающиеся в нее.

"Я не думаю, что ты так хорошо контролируешь действительность, как хочешь думать..."

- Ты хотел показать им, как глупы их желания, - повторила доктор. - Ты хотел показать им, как бессмысленны их жизни, потому что они сами этого не видят. Но ты видишь. У тебя нет этих нелепых желаний.

Она ждала ответа, но не получила его.

- Ты не никто, - продолжила она. - Ты кто-то. Ты единственный, кто может видеть правду. Весь мир слеп, и только ты можешь это понять.

- Нет. Я не единственный, - ответил он.

Он взглянул вниз, на свой живот, на скрытую под тканью рану.

- Нас двое.

Она улыбнулась, потому что не понимала.

##

Дождь практически перешел в ливень к тому времени, как они повели его обратно в камеру.

Административное здание - тело чудовища - находилось на вершине холма. Два крыла распростерлись вниз по холму по обе стороны, справа - для леди, слева - для джентльменов. В каждом крыле находились четыре палаты, расстояние между ними - не менее двадцати футов. Наименее склонные к насилию пациенты располагались ближе к зданию администрации, в палате А, в то время как душевно больные преступники помещались дальше всех, в палате D.

Лифты здесь представляли собой древние клетки с металлическими воротами. Один из охранников, Хардинг, открыл двери лифта, а Росс толкнул в кабину инвалидное кресло. Новичок, Моррисон, вошел последним и закрыл за ними ворота. Тусклый свет пробивался сквозь световой люк наверху шахты лифта. Гроза теперь находилась прямо над ними, окрашивая помещение в бледно-желтый.

- Что, док провела медосмотр? - сказал Хардинг, как только лифт пришел в движение.

Хардинг был зрелым мужчиной с мускулистым торсом, но его ноги - куриные слабые ножки старика. Росс фыркнул.

Джокер не ответил. Росс отвесил ему подзатыльник.

- Он задал вопрос, псих.

Моррисон неловко перевел взгляд с Хардинга на Росса. Он был новеньким в Аркхеме, скорее всего, тюремная работа как таковая была для него в новинку. У него было плоское, круглое лицо, короткие черные волосы и борода, отчего он напоминал Джокеру запасную шину.

- В лифте нет камер, - сказал Росс Моррисону.

Моррисон отодвинулся прочь от инвалидного кресла.

- Он сбегал и раньше, - сказал он, избегая зрительного контакта с Джокером.

- Тогда рядом с ним не было троих охранников, разве не так? - Росс дотронулся до своей дубинки.

- Ты возможно сочтешь... эм, мудрым, последовать совету парня, - сказал Джокер.

- Это угроза? - Росс ступил ближе к инвалидному креслу и подался вперед, медленно вытаскивая дубинку из ременной петли. Он подался вперед так, что их носы почти соприкасались. - Нам позволено отвечать на угрозы к...

Грянул гром, и лифт, дрогнув, остановился. Свет мигнул и погас, оставляя их в едва окрашенной приглушенно-желтым темноте. Джокер рванулся вперед, захватывая нижнюю губу Росса между зубов, резко смыкая челюсти. Росс вскрикнул и попытался вырваться, но Джокер дернул головой вбок, разрывая плоть. Чья-то дубинка врезалось в его голову, и Джокер моментально обмяк.

Росс отшатнулся, держась за рот, а Хардинг вновь ударил дубинкой по голове Джокера - на всякий случай. Джокер сплюнул кровь на Росса.

- Достань чертовы седативные, - рявкнул Хардинг в сторону Моррисона.

Моррисон несколько секунд повозился с автоинжектором, затем передал его Хардингу, который тут же всадил препарат в бедро Джокера.

- Сладких снов, псих, - сказал Хардинг, и сознание Джокера помутилось.

##

Седативное заставляло воспоминания приходить урывками.

Говорят, в Готэме обосновалась летучая мышь, притягивающая всех безумцев. До летучей мыши это был город как город. Теперь мышь была здесь, и безумцы - тоже. Психически нестабильные преступники, каждый из которых желал добавить свою ноту в симфонию хаоса и разрушения. В конечном итоге, совсем не весело делать все это, когда тебя некому остановить.

Или, может быть, все дело было в том, что подобное притягивает подобное, во что Джокер верил. Нет, Бэтмен не был безумцем, вовсе нет - хотя верно, что требуется нечто особенное, чтобы наряжаться в костюм и бороться с преступниками (или быть ими). Скорее он был... вне нормального. Аномалия. Фрик. И в то время, как фрик защищал город, нужен был фрик, чтобы его уничтожить.

Из трещины в дальней стене росли грибы, в основании, где скапливалась вода. Один из них был раздавлен, виднелась неоново-голубая оборку под тускло коричневой шляпкой.

Разрушать, создавать... что там говорила доктор? Желания означают создание. Желать чего-то - значит давать кому-то власть над тобой, потому что они могут это уничтожить. Если хочешь что-то - убей. Тогда никто не сможет этого у тебя забрать.


Стены в душе были выложены серо-зеленой плиткой. В комнате не было окон, две флюоресцентные лампы на потолке были покрыты зеленоватой плесенью. В пластиковую крышку ламп забирались божьи коровки.

Хардинг оторвал полоску клейкой ленты и прикрепил кусок пластика к его коже, плотно закрывая повязки.

- Старайся не мочить бинты, - сказал Хардинг кому-то за его спиной.

Руки Джокера были прикованы к рейке над головой. Это была стандартная процедура помывки здесь, в максимально защищенной палате для тех заключенных, что представляют угрозу для себя и для других.

Он даже не поморщился, когда первая струя воды ударила его в спину.

Пока они не узнают, как он сбежал, они будут бояться его, и в своем страхе будут подвергать его насилию, чтобы утвердить власть над ним.

Если бы он сказал им, как ему удалось сбежать, они не поверили бы ему, потому что ожидали лжи. Они избивали его, если он сопротивлялся, но нет, они становились подозрительными. Немного сопротивления и они начинали думать, что понимают его.
Если он говорил что-то под давлением, они верили, что это правда.

Это стратегический ход.

Его волосы, намокнув, казались почти черными. Хардинг выдавил немного дешевого шампунь на его голову и грубо потер пальцами волосы, будто он делал это тысячи раз - вероятно, впрочем, так оно и было.

Моррисон расхаживал перед ним туда и обратно. Он, казалось, был несколько ошарашен, увидев, что глаза Джокера были открыты.

- Он проснулся, - сказал он.

- Самое время, - ответил Хардинг.

Моррисон сомкнул губы и продолжил движение, поднимая шланг, чтобы смыть шампунь с волос Джокера, сгоняя затем мыльную пеню вниз по его телу. На его ребрах были фиолетовые синяки - где кто-то из охранников, должно быть, перестарался с дубинкой.

- Россу наложили пять швов, - сказал Хардинг мрачно.

Он протянул руку к Моррису. Тот, после секундного замешательства, передал ему шланг.

Джокер улыбнулся:

- Ему наверняка к лицу.

Хардинг направил струю из шланга ему в лицо.

- Ты, больной ублюдок.

Джокер рассмеялся и повис на запястьях. Металлические наручники впивались в плоть. Хардинг скрутил шланг в петлю и замахнулся. Петля ударила его по ребрам и животу с резким щелчком.

Джокер засмеялся громче.

- Фрик! - гневно вскричал Хардинг.

Моррисон отступил прочь, наблюдая за ними с нездоровым любопытством.

- Старайся лучше, - ответил Джокер. - Я это уже слышал.

- Скажи мне, если и это знакомо, - Хардинг взял конец шланга и ткнул им в губы
Джокера.

После недолгого сопротивления ему удалось просунуть шланг внутрь его рта. Вода выплеснулась наружу, стекая по его груди. Хардинг плотно прижал руку ко рту Джокера, вокруг шланга.

Джокер сомкнул горло, чтобы вода не попала в легкие. Его рот мгновенно наполнился водой, хлынувшей затем через пазухи носа, заливая его лицо. Он едва не подавился и затряс головой, но Хардинг не отпускал.

- Мне плевать, как ты сбежал, - сказал Хардинг. - Я хочу, чтобы ты попытался сбежать снова, чтобы суд наконец решил, что ты слишком опасен, чтобы держать тебя живым.

Джокер дернул головой, и шланг проскрежетал по его зубам. Хардинг толкнул его глубже. Джокер судорожно сглотнул. Вода была ледяной и отдавала канализацией.

- Что-нибудь напоминает? - Хардинг ударил его по голове, затем вытащил шланг.

Джокер выблевал воду на пол.

- Думаешь, ты такой умный, да? Я тебя насквозь вижу, ублюдок.

Джокер втянул воздух. Хардинг вновь всунул шланг в его рот. Вода, вновь хлынувшая через его нос, жгла. Его глаза слезились. Он видел, как Моррисон отвернулся прочь. Он держался, пока его легкие не начали гореть, и только тогда наконец сглотнул воду так быстро, как мог, чтобы втянуть немного воздуха. Вода попала в легкие, и он начал задыхаться. Хардинг подождал еще пять секунд и затем швырнул шланг на пол.

- Это была доктор Квинзель, не так ли? - рявкнул Хардинг, хватая его за мокрые волосы и грубо встряхивая. - Она помогла тебе сбежать, верно?

Джокер рвано закашлялся, выплевывая воду.

Хардинг вновь встряхнул его.

- Не так ли?

Он судорожно кивнул.

- Харли, моя Харли...

- Или это был Брюс Уэйн?

Джокер остановился.

Хардинг улыбнулся и вновь направил струю шланга ему в лицо.

- Да, - сказал он, - Брюс Уэйн.

Джокер скосил глаза, чтобы взглянуть на Хардинга. На губах Моррисона играла усмешка.

- Это он сказал тебе о том, когда камеры вышли из строя?

Джокер прочистил горло.

- Брюс Уэйн?

- Может быть, ты знаешь его под именем "Бэтмен", - сказал Моррисон, его усмешка стала шире.

- Можешь передать ему привет, когда тебя выпустят из одиночки, - добавил Хардинг.

- Нет, - Джокер потряс головой. - Нет, нет, нет, нет, нет.

Моррисон рассмеялся.

- Его наконец-то поймали, и он признался во всем.

- Нет! - взвыл Джокер.

Он вновь резко повис на запястьях и поднял ноги, упираясь ими в грудь Хардинга, толкая его со всей силы. Хардинг грохнулся на землю, затем быстро вскарабкался на ноги, но Джокер продолжал метаться, кидаясь на них, как бешеный пес.

- Нет! Не он. Не здесь. НЕ ОН.

Моррисон оказался слишком близко. Джокер обернул ноги вокруг его талии, притягивая его к себе, врезаясь лбом в его нос - послышался хруст. Моррисон вскрикнул, и Хардинг вытащил дубинку, и вся стратегия Джокера летела к чертям, но ничего из этого больше не имело значения, потому что...

Бэтмен прибывал в Аркхем.

@темы: переводы, B/J, фанфики, Impossible Worlds

---

[Диалоги о вечном: часть 1]

Потому что это было внезапно весело. Потому что мое бредоносение неиссякаемо. Потому что сие должно сохраниться в анналах истории.

Вдохновлено Mozart L'Opera Rock.


- Я только что откопала в процессе уборки учебник по музыкальной литературе. Моцарт ехидно ухмыляется на меня с обложки. Мне кажется, он все знает.

- Боже, спрячь его! Рассекретит же.

- Кто, Моцарт? Я не удивлюсь, если все фикрайтерские фантазии меркнут в сравнении с тем, что на самом деле вытворял маэстро. Ну, кроме, может быть, мужской беременности. Этого, думаю, не практиковал.

- И слава богу!

- Хотя кто знает, на самом ли деле его детишки были от Констанс... О, боже. О, боже!

- Да-да?

- "Salieri educated Mozart's younger son Franz Xaver Mozart, who was born the year his father died" (c) Wikipedia. А что если… что если Моцарт умер в родах?! И… и… пардон.

- Интересная гипотеза.

- Нет, но… не в родах, конечно. Но послеродовая слабость! Такое бывает. Смотри, почти совпадает срок! И потом, Сальери, конечно не мог официально взять ребенка на воспитание (все-то думали, что он от Констанс), но продолжал участвовать в жизни мальчика в качестве наставника и…мне кажется, или кто-то что-то подмешал в мой кофе этим утром? У­ меня уже пошли альтернативные фантазии на тему сцены у постели умирающего и... "Позаботься о нашем сыне..". Теперь у меня истерика.

(Nayeri & Jolfa)

##

и там теория заговора еще, не меньше

- Но вдруг! Никто же не знает в точности, отчего умер Моцарт. И эти слухи о том, что Сальери приложил руку к его смерти… никто просто не знал какую именно руку он приложил!

- Какую именно руку? Член теперь тоже рука? Ооокей. Он как Лианна. Если она действительно мать Джона.

- Ну, пальцем уже называли, так что... Да. Но… Франц не был бастардом. И он не был Сальери.

- Просто потому, что никто не знает, что он бастард!

- В смысле, если бы Моцарт был бы как Лианна, то Франц был бы незаконнорожденным сыном Сальери. Или нет?.. Нет, там все еще запутаннее было. Он был бы незаконнорожденным сыном Наннерль!

- Никто даже не догадывается! Они даже Констанс обманули! Констанс думала что это ее бейби.

- Накачали наркотиками! Нет, стой! Я раскрыла тайну!

- Когда она очнулась, ей дали бейбика и сказали: "Твой бейбик". А она: "Ну ок".

- Короче. Констанс подмешали какое-то снадобье, что она была в забытьи (9 месяцев, ага), чтобы она думала, что Франц - ее сын. А Моцарт… Моцарт умер от послеродовой… лихорадки? И потом кто-то (Розенберг?) узнал, что Сальери "приложил руку" к смерти Моцарта, и что во всей этой истории было замешано какое-то снадобье. А дальше типа сложили два и два и решили, что раз было замешано снадобье, и Сальери причастен к смерти Моцарта, значит он его отравил! Вот! Гениально же.

- Или Розенберг, как Нед решил все скрыть, а на самом деле все знал.

- Да, с Розенберга станется. Он решил, что "отравил Моцарта" - лучше для репутации Сальери, чем "сделал Моцарту ребеночка".

- Именно. И Сальери стал великим злодеем, а не великим папашей. А то Констанс бы расстроилась.

- То Розенберг о Констанс беспокоился| Он же всю жизнь убил на козни Моцарту. С Сальери. А тут Сальери, предатель, детишек Моцарту делает. Да чтобы свет об этом узнал? Ни за что!

(Nayeri & текила матата.)

@темы: Mozart L'Opera Rock, GoT, ASoIaF, crazy stuff appears