Ба! Этот дневник впервые увидел мое недотворчество за пределами переводческого.
Посвящается Кириллу. И моему покойному кузену. И всем тем несовершенно прекрасным людям в моей жизни. Название:
МайяФэндом: ориджинал
Автор:
NayeriПейринг: ОМП/ОЖП
Рейтинг: PG
Предупреждения: намеки на употребление наркотиков, гет
(да-да, это предупреждение)Примечание автора: попытка выбраться из творческого кризиса, зарисовка, час времени и никакой вычитки;
читать дальшеМайя.
Мы встретились впервые, когда ты была еще совсем ребенком. Дитя весны с большими карими глазами и ласковой улыбкой, такая искренняя и доверчивая.
Ты была моим солнцем, моей невинной привязанностью.
С тобой было легко говорить ни о чем, смеяться над глупыми шутками. И просто молчать — тоже легко.
Ты была той единственной, что смогла подарить покой моей израненной душе. Возможно потому, что была столь непохожа на ту, что была до тебя — ту, которую я любил со всей страстью, столь пылкой и всепоглощающей, что она сожгла меня дотла. И если оставалась еще хоть капля жизни во мне, тлеющий уголек среди пепла, то все это было лишь для тебя.
Когда мне было плохо, я приходил к тебе. Ты встречала меня чаем с мятой, горьким шоколадом и щемящей нежностью. Я клал голову тебе на колени, ты гладила меня по волосам, и под легкими прикосновениями твоих пальцев я мог наконец отпустить всю ту горечь и боль, что терзали меня.
Когда мне было хорошо, я звал тебя в парк. Мы гуляли часами, кормили уток и ели мороженное. Я кружил тебя в объятиях и целовал в губы — легко, почти невесомо. Не смел просить чего-то большего.
Ты была самой светлой моей любовью, Майя.
Моя Майя.
Но я не заметил начавшегося в тебе разложения. Может, не хотел замечать. Ты всегда была хрупким цветком, моя Майя, и этот мир был слишком жесток для тебя.
А я не смог уберечь.
Твое гниение было прекрасным в своей омерзительности. Как гниение лилий — с тяжелым удушающим сладковатым запахом, бурыми пятнами на когда-то белоснежных лепестках, слизью, остающейся на пальцах.
Я любил тебя и такой тоже. С синяками на сгибе локтя, тонкими истерзанными венками под полупрозрачной бледной кожей.
Любил, когда ты кошкой забиралась ко мне в постель и целовала — жадно, умело, иначе.
Я чувствовал вкус других мужчин на твоих губах, тень их касаний на твоей коже. Я сжимал тебя в объятиях, пытался стереть с тебя их клеймо, и молил остановиться — всегда безмолвно, никогда вслух.
А на следующий день мне становилось все равно.
Тот едва тлеющий уголек жизни, что я когда-то доверил тебе, ты не смогла сохранить. Я не виню тебя, ты и саму себя сохранить не смогла.
Со временем все прошло, осталось лишь безразличие.
Я наблюдал твои истерики и слезы с холодным интересом, и мог думать лишь о том, какой красивой ты была в эти мгновения — с потеками туши на щеках, с искусанными губами и спутанными волосами.
Я обнимал тебя и говорил ничего не значащие слова, пустые и неискренние. Ты утирала слезы и горько улыбалась. Смотрела устало.
Иногда, когда мне было плохо, я снова приходил к тебе — по привычке. Ты встречала меня чаем с мятой, горьким шоколадом и щемящей тоской. Я клал голову тебе на колени, ты гладила меня по волосам, и под легкими прикосновениями твоих пальцев я чувствовал собственное гниение, постепенное отмирание.
А вчера все закончилось. Вот так просто.
Ты сама позвонила мне, впервые за долгое время, позвала в тот парк, что когда-то, годы назад, был нашим счастливым местом. Я пришел, не мог не придти, хотя бы из той же привычки. Сидел с тобой на скамейке, молча, сжимал твое запястье, чтобы чувствовать под многочисленными фенечками пульс — убедиться, что ты была живой, — не мираж, не пустая оболочка.
Ты смотрела на меня, а я отчаянно пытался вспомнить, за что любил тебя когда-то, любил ли вообще.
— Я уезжаю, — сказала ты тихо, с прежней нежностью и любовью, такой неправильной теперь, вывернутой наизнанку, прогнившей насквозь.
— Куда? — спросил я безучастно.
— К любимому.
Я поднял на тебя взгляд. Не было удивления или обиды. Я давно чувствовал — в твоих словах, в твоих поцелуях — отголосок того, другого, возможно, похожего на меня — на того меня, каким я был когда-то, или каким лишь мог стать.
Ты улыбалась, а глаза горели болезненной, лихорадочной радостью — имитацией счастья.
Я улыбнулся в ответ, и в этой улыбке не было ни горечи, ни облегчения. Мне было все равно.
Я отпустил твое запястье.
Моя Майя.
Теперь уже, слава богу, не моя.
Я обычно отделяю свое от переводческого.