Вчера ходила на "Бал вампиров" (второй раз - но первый был еще в премьерный показ, так что воспоминания несколько смазаны). Хотела написать длинный пост, посвященный впечатлениям и размышлениям на тему судьбы российских мюзиклов в целом и постановке "Моцарта" в частности, но сейчас мне как-то лень, посему этот вопрос отложу на потом.

А сегодня время банального хвастовства покупками. Ибо отчего нет?

Во-первых, сбылась, как говорится, мечта идиота - я наконец-то поймала в продаже полное собрание писем Моцарта. Среди сухих фактов биографии и полных красочного вымысла художественных произведений - это, как мне кажется, лучший способ узнать маэстро таким, каков он был. А поскольку я все еще не оставляю свою мечту написать что-то стоящее в моцартофэндоме, материал безусловно будет полезен. И даже если фик я так и не напишу, уж точно получу удовольствие в процессе.

Во-вторых, пополнила коллекцию мюзиклов диском «Chess In Concert». Идина Мензел же! И даже Адам Паскаль. Кто-нибудь уже слышал мои признания в любви к Rent? Нет?
Когда все это можно абсолютно бесплатно скачать из сети, покупка дисков может показаться пустой тратой денег, но мне доставляет искреннее наслаждение подержать всю эту прелесть в руках.

Собственно, пока и все.

*UPD

Чтобы не плодить еще одну запись - заброниловала билеты на октябрьский Ле Концерт. Прощай, 20 тысяч, нам было весело вместе.

@темы: мюзиклы, Mozart L'Opera Rock, W.A. Mozart, #глубокое проникновение

---

Life in red: 7 глава

Название: Life in red
Фэндом: Mozart, L'Opera Rock
Автор: rrueplumet (bob)
Переводчик:  Nayeri
Пейринг: Моцарт/Сальери
Рейтинг: R
Предупреждения: смерть персонажа, авторская пунктуация, не бечено (!)
Статус: в процессе перевода
п/п: перевод фамилий здесь число транслитерация, если кто вдруг знает русский вариант - сообщите;



По возвращении домой Сальери вновь ожидала работа.

Он давал частные уроки музыки, в основном, детям видных деятелей Вены, и одна из его учениц - Нэнси, дочь графа Сторэйса, явилась несколько раньше назначенного времени.

Нэнси было семнадцать, она была юна и полна надежд стать однажды великой оперной певицей. Данные ее, однако, были достаточно скромными, хотя и нельзя было сказать, что она вовсе была лишена таланта.

В то же время Нэнси отличалась редкостной усидчивостью и целеустремленностью, и хотя бы поэтому Сальери продолжал с ней работать. До того у нее сменилось несколько преподавателей, и ни один не находил ее данные стоящими усилий - или, как был убежден граф Сторэйс, они попросту были дурными педагогами.

Сальери же занимался с Нэнси вот уже два года. Порой, глядя на нее, он видел всю ту же неловкую пятнадцатилетнюю девицу, какой она была в самом начале их уроков - ту, что грызла ногти украдкой и воровала конфеты, думая, что Сальери не видит. Он всегда замечал, но никогда ничего по этому поводу не говорил.

Весь следующий час Сальери провел, работая над ее вокалом.

- Как, вы думаете, я звучу? - спросила его Нэнси, стоило их уроку подойти к концу.

- Хорошо, - кивнул Сальери, не отрываясь от своих записей. - Очень хорошо. Вы стали значительно лучше.

Он ничего больше не добавил, так что Нэнси оправила складки своего платья и подняла с крышки фортепиано веер, готовясь уходить. Сальери поднялся на ноги, чтобы проводить ее.

- Урок прошел отлично, - сказал он напоследок. - Увидимся на следующей неделе. Работайте над партитурами, не забывайте про распевки - это непременно пойдет на пользу. Не перенапрягайте голос, впрочем.

Нэнси молча выслушала его наставления, послушно кивая и бездумно теребя выбившуюся из парика прядь рыжих волос.

Они прошли к выходу из дома. Слуга открыл двери, и Нэнси поспешила к уже ожидавшему ее экипажу, лишь на мгновение обернувшись, чтобы попрощаться.

Подождав, пока экипаж отъедет, Сальери вернулся в дом.

Устало вздохнув, он направился вверх по лестнице.

- Вы не отужинаете, господин? - спросил слуга ему вслед.

Сальери махнул рукой.

- Я не голоден.

Он прошел в свою комнату, намереваясь посмотреть несколько книг по теории музыки, но остановился, заметив знакомый кожаный корешок коричневой книжицы. Вытащив ее из-под стопки тяжелых томов, он опустился на край постели. Несколько минут он молча листал страницы, не останавливаясь ни на чем в особенности, затем закрыл книгу, лег на спину и закрыл глаза. Чей образ немедленно возник в его сознании? Моцарт. Ну конечно же. Сальери пошевелился. Вес книги, лежавшей на груди, казалось, затруднял дыхание. Он вновь вернулся в воспоминаниях к событиям этого дня.

Он вспоминал их поцелуй в музыкальной комнате, бесчисленные - после, в гостевой. И еще один, прощальный, оставивший Сальери в весьма неловком положении на протяжении всего пути домой. Он предполагал, что это должен был быть лишь легкий поцелуй, мимолетное касание, рассеянное “увидимся завтра”. К несчастью... или, может, к счастью, он не мог решить - каким бы невинным ни было намерение, в тот момент, когда губы Моцарта вновь коснулись его губ, их захватила страсть, едва ли не безумие, и лишь бой часов заставил их оторваться друг от друга.

Сальери открыл глаза и повернул голову набок. С одной стороны, он жалел обо всем, что произошло в этот день. Он должен был сейчас стоять на коленях, молить о прощении грехов, которые сам же приветствовал. Но вместо этого он лежал здесь, вновь и вновь проигрывая в сознании все эти моменты.

Он в самом деле раскаивался в содеянном - знал, сколь неправильным оно было, что эта богопротивная связь не могла привести ни к чему хорошему. И в то же время он в предвкушении ожидал, что принесет ему завтрашний день.

И хотя бы поэтому он не молился этим вечером - не хотел, чтобы его покаяние было ложным. Он ждал, пока наваждение его не покинет.

Если оно его покинет.

Если.


***

Прибыв на следующий день в музыкальную комнату, Сальери был не слишком удивлен, обнаружив там в компании Моцарта еще и Да Понте. Учитывая недавние события, было вполне закономерным, что тот старался держаться к Моцарту ближе - очевидно, опасаясь уступить Сальери его расположение.

Когда-то Сальери с Да Понте были близкими друзьями, работали совместно над множеством произведений, однако вот уже долгое время их общение было несколько напряженным. А стоило при дворе появиться Моцарту, они и вовсе оказались по разные стороны баррикад.

Хотя отношения между Моцартом и Сальери внешне всегда были достаточно любезными - и это не принимая в расчет последних событий, которые определенно выводили их связь за рамки простого товарищества, - их соперничество в музыкальных кругах было очевидно. Прочим оставалось лишь выбирать сторону.

Да Понте занял сторону Моцарта и защищал его позиции, пожалуй, даже более рьяно, чем Сальери защищал свои собственные. При дворе их конфликт, разумеется, со временем сгладился, однако напряженное недоверие никуда не исчезло. Теперь же, когда Моцарт неожиданно решил закрыть глаза на их с Сальери прошлые разногласия, отнюдь не удивляло, что Да Понте был недоволен - и, более того, он ревновал.

- О, Сальери, - улыбнулся Моцарт, заметив его появление.

Сальери в притворной рассеянности кивнул в знак приветствия и снял камзол, чтобы повесить его на стул. Дверь он оставил открытой. Да Понте она еще понадобится.

- Лоренцо желает присоединиться к нам сегодня.

Лоренцо? Сальери, разумеется, знал имя Да Понте, но никогда не обращался к нему так, даже когда они работали вместе, даже во время дружеских встреч. Он и с Моцартом не опускался до подобной фамильярности, да и тот лишь несколько раз за все время их общения называл его по имени.

Лоренцо, однако, по всей видимости, был исключением из этого негласного правила. В чем, если судить по самодовольному выражению его лица, он прекрасно отдавал себе отчет. Сальери уставился на него мгновение, ничуть не скрывая своего неудовольствия компанией, затем молча закрыл дверь.

- Чудесно, - сухо проговорил он.

Моцарт вновь улыбнулся, поднял взгляд на Да Понте и легко прошелся пальцами по клавишам фортепиано.

- Возможно, он мог бы написать для нас слова, - сказал он, разглядывая ноты.

Сальери подошел ближе к фортепиано, пытаясь не обращать внимание не неприятное чувство в груди. Возможно, это было глупо, но он не хотел делиться ни с кем их произведением.

- Вот, Да Понте, взгляните.

Моцарт взял с пюпитра нотные листы и протянул их Да Понте. От взгляда Сальери, однако, не укрылось, что это было совсем не то произведение, над которыми они трудились вместе. Моцарт оглянулся через плечо на Сальери. Его взгляд ничего не выдавал, но говорил о многом. Он вновь отвернулся к фортепиано.

- Так что вы думаете?

Да Понте пробежал взглядом по нотам.

- С этим вполне можно работать, - он с легким недоверием посмотрел на Сальери, затем вновь обернулся к Моцарту и выражение его лица смягчилось. - Так, для начала, я думаю, вот этот кусок...


***

Сальери сидел в углу комнаты, работая над окончанием того произведения, которому они в действительности посвятили последние несколько дней. Он обратил внимание, однако, что та музыка, написанием слов к которой теперь занимался Да Понте, была необходима Моцарту для одного из приближающихся концертов. Сальери невольно был впечатлен подобной находчивостью.

Он старался не отвлекаться на окружение, не морщиться каждый раз, как Моцарт называл Да Понте Лоренцо, или, что еще хуже, когда тот в ответ звал его Вольфганг.

В это мгновение эти имена казались двумя самыми раздражающими словами всех языков мира.

Сальери избегал думать об этом, пытаясь сосредоточиться на музыке - почувствовать то вдохновение, что владело Моцартом.

Моцарт писал свои произведения, находясь во власти эмоций и ощущений - во всяком случае, такое складывалось впечатление.

Сальери закрыл глаза, пытаясь вспомнить то чувство, воплотить его каким-то образом в музыке. Это было не столь просто, как могло показаться.

- ... я думаю, это было бы превосходно.

- А вы, Сальери?

Сальери уловил лишь окончание беседы. Он поднял взгляд на обратившегося к нему Моцарта, открыл рот, чтобы ответить, но затем лишь покачал головой, признавая, что не услышал вопроса.

- Прошу прощения?

- Ужин, - жизнерадостно сказал Моцарт. - Сегодня вечером, у меня. Я живу один и, признаюсь, не отличаюсь особыми кулинарными талантами...

Он переглянулся с Да Понте, будто в этих словах крылась какая-то только им двоим понятная шутка. Подобное дружелюбие вызывало тошноту.

- Но, думаю, мы справимся, - закончил он мысль. - Что скажете?

У Сальери не было учеников этим вечером, поэтому он кивнул.

- Почему бы и...

- Прекрасно! - Моцарт щелкнул пальцами. - Значит, вы оба будете.

Осознав, что он не был единственным приглашенным, Сальери хотел было отказаться, но вопрос Да Понте остановил его.

- Что-то не так, маэстро? - спросил тот.

Сальери обернулся к нему, надевая привычную маску безразличия и холодного превосходства.

- Отнюдь.

Он чуть наклонил голову и уставился на Да Понте тяжелым ядовитым взглядом. Тот отвел глаза. Сальери едва заметно усмехнулся и перевел взгляд на ноты. Усмешка, впрочем, быстро сошла с его губ, стоило ему осознать, что теперь этот отвратительный день грозил продолжиться не менее отвратительным вечером.

Он глубоко вздохнул и вновь попытался отвлечь себя музыкой, игнорируя смех Вольфганга и Лоренцо, над чем бы они там не смеялись.

Сальери закатил глаза. Дружба. У него, безусловно, также были друзья...

Он остановился на мгновение, раздумывая над тем, кого бы мог назвать другом.

До боли знакомое лицо всплыло в памяти.

Сальери в который уже раз постарался сосредоточиться на музыке.





 

запись создана: 23.04.2013 в 19:58

@темы: Mozart L'Opera Rock, S&M, #перевод, #фанфик, Life in red, #глубокое проникновение

---

Я тут поняла, что по записям моих дневников мои интересы вечно кажутся весьма однобокими.

Будто не читала я комиксов помимо "Бэтмена" (если вообще складывается такое впечатление? А то и Ноланом можно ограничиться), будто не смотрела сериалов, кроме teen wolf и glee, будто из мюзиклов только с моцартами и знакома (про бродвей я вообще молчу в тряпочку).

Но некоторые вещи мне просто хочется любить тихо-молча. В особенности, если я в фэндоме никакими творческими порывами себя не проявляю. Не "компанейский" я человек для фэндомной среды.

Вот страсть - она еще проявляется наружу, если звезды в правильном положении встанут. Но страсть - это такая редкость. Чтобы с головой, до дрожи в руках, и просто необходимо было как-то поделиться эмоциями, выплеснуть вовне.

Эх.

---

Этим летом я хочу в Париж, потому что пора превращать мечты о Франции в реальность, благо, возможность есть.

Обязательно заехать Амстердам по пути и не словить глюков в местных кофейнях.

Для экскурсионных туров в конце июня, конечно, малость жарковато, но планы на майские мне обломали, так что выбора не остается.

А вообще я постоянно хочу в Италию, но это уже мания.

---

Я просматривала несколько ближайших глав Life in red, нужно было уточнить один момент, и наткнулась на изрядно повеселивший меня комментарий (к 9-й).

spolier-ish

«I was being all hotted out and when that happened I had to stop and giggle for like ten minutes. Just... he rips off all his clothes and says ...CALL ME WOLFGANG»

А потом мне стало грустно, по причинам, связанным с финалом и... да.

Какая отвратительно бессодержательная запись.

В таком случае можно пожаловаться еще на то, что ни одна питерская задница не хочет составить мне компанию в посещении осеннего моцартовского ле концерта?

Можно?

Жалуюсь.

Ни одна.

@темы: Mozart L'Opera Rock

---

Life in red: 6 глава

Эта вот глава еще долго не увидела бы свет (может, и к лучшему, я ей сильно недовольна, но надо как-то двигаться дальше), если бы не  Птица СИРИН. Лучи любви.

Название: Life in red
Фэндом: Mozart, L'Opera Rock
Автор: rrueplumet (bob)
Переводчик:  Nayeri
Пейринг: Моцарт/Сальери
Рейтинг: R
Предупреждения: смерть персонажа, авторская пунктуация, не бечено (!)
Статус: в процессе перевода

Сальери замер посреди комнаты, в которую его привел Моцарт.

- Это частные покои Императора... - произнес он неуверенно.

- Все в порядке, - успокоил его Моцарт. - Император открывает это крыло для гостей. Сегодня здесь никого быть не должно, по крайней мере, не в ближайшее время. Уверяю тебя, Его Величество ничуть не возражает, когда его приближенные используют эти комнаты для личных целей.

- И для чего они понадобились нам? - осторожно спросил Сальери.

Моцарт в ответ лишь усмехнулся и направился в сторону двери, чтобы запереть замок.

Сальери не двинулся с места, молча оглядывая убранство комнаты. Дневной свет, пробивающийся сквозь полупрозрачные гардины, освещал белые стены, светлые ковры и вычурную позолоченную мебель. Взгляд Сальери остановился на широкой, заправленной бледно-голубым покрывалом постели. Его пульс мгновенно участился, и он почувствовал неожиданно острое желание немедленно же выпрыгнуть из окна. Не останавливал даже тот факт, что они находились на четвертом этаже.

Моцарт тем временем запер дверь и, подойдя к Сальери, заключил его в полуобъятие, устраивая подбородок у него на плече.

- Снимай камзол и рубашку, - сказал он, мягко целуя его в шею, чуть пониже уха.

По телу Сальери прошла невольная дрожь.

- Чт.. что... - проговорил он, запинаясь.

- Камзол и рубашку, - повторил Моцарт, будто подобное для него было в порядке вещей.

Он отошел к столу, на ходу снимая свой нелепый фиолетовый камзол, затем повесил его на стул. Сальери по-прежнему стоял посреди комнаты, молча уставившись на Моцарта, ни в малейшей степени не намереваясь следовать его указаниям, пока не получит хоть сколько-нибудь вразумительных объяснений.

В сознании вновь, против его воли, вспыхивали образы из той злополучной коричневой книжицы, и в это мгновение он особенно ясно ощущал то безумное противоречие, терзавшее его последние дни, - желание бежать прочь от Моцарта, и, в то же время, быть к нему как можно ближе. Господь Всевышний, как сильно он ненавидел этого человека. Как сильно он ненавидел самого себя.

- Ты вы порядке? - спросил его Моцарт.

Он уже успел расстегнуть верхние пуговицы своего жилета и закатал рукава рубашки, однако же в остальном никаких попыток раздеться не предпринял. Сальери хотел спросить его... он и сам толком не знал, о чем именно, никак не мог сформулировать вопрос, но Моцарт не дал ему даже завершить мысль.

- Ты выглядишь, как ягненок, которого ведут на бойню, - сказал он, оборачиваясь к зеркалу и в отражении встречаясь с Сальери взглядом. - Я не собираюсь заставлять тебя делать ничего противного морали. Доверься мне. Это не то, о чем ты думаешь, и, обещаю, ты не пожалеешь.

Сальери все еще не мог заставить себя двигаться. Его сердце билось так часто, что, казалось, еще немного, и оно выпрыгнет из груди. Он не обнажался ни перед кем с тех самых пор, как был еще сопливым юнцом, не чуждым опрометчивости решений. Сейчас же ему было за тридцать, к тому же он никогда не отличался в особенности привлекательным телосложением.

Впрочем, напомнил он себе, его никто здесь не держал. Он мог попросту развернуться и уйти.

Сальери отвернулся от Моцарта и снял камзол. Он огляделся в поисках места, куда его можно было бы повесить, и, не найдя такового, попросту положил на комод. Затем он принялся расстегивать пуговицы жилета. Пальцы дрожали.

Собственное волнение вызывало отвращение. Сальери не привык выставлять напоказ подобные эмоции. Он предпочитал быть уверенным в себе, держать ситуацию под контролем. Проблема была в том, что в подобном положении это не представлялось возможным. Будь он с женщиной, все было бы иначе. Но с мужчиной? С Моцартом? Он не в силах был ничего контролировать.

Наконец справившись с пуговицами жилета, Сальери снял и его и положил поверх камзола. Он оглянулся через плечо. Моцарт сидел на краю кровати, подогнув под себя ногу, и не сводил с него внимательного взгляда.

Сальери вновь отвернулся. Стараясь не думать слишком много, как выразился Моцарт, он распустил завязки рубашки и, выправив ее из кюлотов, стянул через голову.

Положив рубашку рядом с остальной одеждой, Сальери молча уставился в стену, стараясь успокоить дыхание и взять себя в руки. Через несколько мгновений он наконец нашел в себе силы повернуться к Моцарту. Тот все еще ожидал его, по-прежнему сидя на постели и разглядывая собственные колени.

Сальери подошел к нему. Услышав шаги, Моцарт поднял голову, окинул его взглядом и приглашающе похлопал ладонью по покрывалу. Сальери опустился рядом, но Моцарт молча покачал головой и кивнул на кровать. На вопросительный взгляд он только повторил свой жест.

Лишь интуитивно предполагая, что от него требовалось, Сальери неловко забрался на постель и лег на живот.

Он не помнил, когда в последний раз находился в ситуации, хотя бы в чем-то подобной этой. Никогда это не беспокоило его настолько, чтобы вести счет времени.

Оказалось, впрочем, Моцарт намеренно пытался ввести его в заблуждение относительно дальнейших своих действий - должно быть, ради одного удовольствия наблюдать за его дискомфортом. В действительности он желал лишь предложить массаж, дабы ослабить скопившееся в мышцах напряжение.

Глубоко вздохнув, Сальери удобнее устроился на постели, опуская голову на скрещенные руки. Моцарт принялся разминать его шею и плечи, разгоняя по телу кровь, и он едва сдерживал стоны - слишком уж приятным было происходящее.

Спустя некоторое время Моцарт принялся напевать что-то под нос, но Сальери даже не мог заставить себя почувствовать раздражение по этому поводу. Он должен был признать, что давно уже не чувствовал себя столь хорошо.

“Знал бы Розенберг, где я сейчас нахожусь...”. Мелькнувшая мысль вызвала улыбку, которую он, впрочем, тут же постарался подавить. Предаваться мечтаниям о смерти графа от сердечного приступа было уж излишне жестоким.

Отвлечься от этих мыслей оказалось совсем не трудно - Моцарт, по всей видимости, завершил массаж и сдвинулся на постели, вынуждая Сальери вынырнуть из состояния блаженной расслабленности.

- Моцарт? - пробормотал он полусонно.

Моцарт лишь успокаивающе потрепал его по плечу, а затем оседлал его спину, устраиваясь на пояснице.

Сальери подавил стон - на этот раз, совсем по иной причине. Что теперь он задумал?

Будто в ответ на немой вопрос, Моцарт наклонился к нему и, отведя в сторону пряди волос, мягко коснулся губами его шеи. Сальери чуть повернул голову, пытаясь если не уйти от прикосновения, то хотя бы обрести какой-то контроль над ситуацией.

Моцарт вновь поцеловал его в шею, затем в плечо и между лопатками. Его поцелуи постепенно спускались все ниже. Сальери чувствовал горячее дыхание на своей коже и дразнящие касания языка. Он вновь попытался пошевелиться - растущее возбуждение в подобном положении становилось почти болезненным.

Моцарт отстранился на мгновение и потянул его за плечо, поворачивая к себе лицом. Сальери подчинился. Он по-прежнему едва отдавал себе отчет в происходящем, не мог думать ни о чем, лишь получать удовольствие.

Моцарт наклонился к нему и поцеловал - нежно и чувственно, а затем теплые губы вновь скользнули по его шее и ниже - по груди. Сальери запрокинул голову, зарываясь пальцами в волосы Моцарта. Он едва помнил, как дышать.

Моцарт играл на нем, будто на музыкальном инструменте, извлекая совершенные звуки - стоны. Сальери закрыл глаза. Вновь он чувствовал это мучительное наслаждение, слишком острое, слишком яркое.

Язык Моцарта скользнул по его животу, и Сальери невольно приподнял бедра, тщетно ища контакта. В попытке удержаться за что-то он вцепился в край кровати, до боли сжимая пальцы на холодном металле.

Он почти задыхался, жадно хватая ртом воздух, а поцелуи Моцарта с каждым мгновением спускались все ниже...

Но затем Моцарт скользнул вверх, оказываясь лицом к лицу Сальери. Его дыхание сбилось. Он вновь наклонился к Сальери, целуя его в губы. Сальери сжал его плечи, прижимая ближе, целуя в ответ лихорадочно, почти жадно, ощущая солоноватый привкус собственной кожи на языке. Воздуха отчаянно не хватало.

Он почувствовал, как губы Моцарта растянулись в улыбке, а затем тот разорвал поцелуй и, тихонько посмеиваясь, погладил Сальери по щеке.

- Ну же, - прошептал он.

В это мгновение, казалось, Сальери готов был согласился на все, о чем бы Моцарт его ни попросил.

- Мы должны вернуться.

Сальери ненавидел, насколько сильно он не желал никуда уходить. Моцарт, впрочем, также не спешил. Некоторое время он молча смотрел на Сальери, чуть улыбаясь и поглаживая его по щеке, затем коротко поцеловал и, наконец, неловко слез с постели.

- Ну все, - сказал он, - идем.

Сальери не спешил подниматься. Несколько минут он лежал недвижно, пытаясь восстановить дыхание и как-то унять возбуждение, однако Моцарт, очевидно, не намерен был позволить ему тянуть время.

- Если ты не встанешь с постели сейчас, я могу не удержаться и сделать нечто, о чем ты, вероятно, в последствие пожалеешь, - сказал он с тенью насмешки в голосе.

Сальери глухо застонал и, повернувшись набок, буквально сполз с постели. С трудом поднявшись на ноги, он направился к комоду, где оставил одежду. Он взял в руки рубашку, но затем вынужден был остановиться на мгновение, чтобы хоть как-то придти в себя. После недавнего массажа тело было приятно расслаблено, однако никуда не ушедшее возбуждение приносило ощутимый дискомфорт.

- Тебе помочь?

Сальери поднял взгляд на Моцарта, уже успевшего одеться и привести себя в относительный порядок. От мысли о том, какого рода помочь тот мог предложить, он почувствовал жар на щеках.

- Н-нет... - он отвел глаза и покачал головой.

Моцарт все же направился к нему. Отступать было некуда - впрочем, как оказалось, и незачем. Моцарт лишь забрал у него из рук рубашку, вывернул ее и оправил рукава.

Мгновение Сальери молча смотрел на него, затем все же решился принять предложение помощи. Он едва бы справился самостоятельно. Моцарт помог ему одеть рубашку и жилет, а затем обошел его кругом, чтобы застегнуть пуговицы. Сальери невольно задался вопросом - как он мог вести себя так, будто подобное для него было абсолютно нормальным.

- Вот так, - произнес Моцарт, застегивая последнюю пуговицу.

Он поднял взгляд на Сальери и широко улыбнулся.

- Все хорошо?

Все не было хорошо, отнюдь нет, но Сальери все же кивнул. Моцарт кивнул в ответ, не прекращая улыбаться.

- Хорошо, - повторил он.

Моцарт поднял камзол Сальери, помог ему одеть и его, а затем оправил тяжелую ткань, смахивая с плеч несуществующие пылинки.

- Порядок, - сказал он, отступая назад.

Сальери повернулся к нему. Казалось столь странным теперь находиться с ним рядом, когда оба они были полностью одеты и застегнуты на все пуговицы. Моцарт, впрочем, едва ли обратил на это внимание. Он отошел к двери и, отперев замок, выглянул в коридор, чтобы убедиться, что там никого не было. Очевидно, не обнаружив препятствий, он вышел из комнаты и поманил за собой Сальери.

Выйдя в коридор, Сальери на мгновение остановился, чтобы поправить шейный платок, а Моцарт тем временем вновь запер дверь.

Затем они оба направились прочь, возвращаясь в музыкальную комнату. По пути им то и дело встречались какие-то люди, и каждый раз Сальери казалось, будто они все знают - знают, что именно произошло совсем недавно в гостевых комнатах. Но никто не знал. Им лишь вежливо кивали в знак приветствия, и они продолжали свой путь.

Спустя некоторое время Сальери и Моцарт наконец добрались до музыкальной комнаты.

Следовало надеяться, им довольно было творческого вдохновения, чтобы завершить хотя бы часть работы.

запись создана: 13.04.2013 в 00:30

@темы: Mozart L'Opera Rock, S&M, #перевод, #фанфик, Life in red, #глубокое проникновение

---

Какая-то полоса катастрофических трат. Внезапно озон "вспомнил" обо всех тех заказах, что они месяцами откладывали в долгий ящик.

"Опомнилась" доставка бижутерии, срочно понадобилось несколько книг для курсовой, а еще скоро Alegria и пора брать билеты (и перестать приглядываться к восьмитысячному VIP-у).

И нужно отдать деньги за "Бал вампиров".

И на что-то есть.

Да, есть определенно нужно.

@темы: whining

---

Майя

Ба! Этот дневник впервые увидел мое недотворчество за пределами переводческого.
Посвящается Кириллу. И моему покойному кузену. И всем тем несовершенно прекрасным людям в моей жизни.

Название: Майя
Фэндом: ориджинал
Автор:  Nayeri
Пейринг: ОМП/ОЖП
Рейтинг: PG
Предупреждения: намеки на употребление наркотиков, гет (да-да, это предупреждение)
Примечание автора: попытка выбраться из творческого кризиса, зарисовка, час времени и никакой вычитки;

Майя.

Мы встретились впервые, когда ты была еще совсем ребенком. Дитя весны с большими карими глазами и ласковой улыбкой, такая искренняя и доверчивая.

Ты была моим солнцем, моей невинной привязанностью.

С тобой было легко говорить ни о чем, смеяться над глупыми шутками. И просто молчать — тоже легко.

Ты была той единственной, что смогла подарить покой моей израненной душе. Возможно потому, что была столь непохожа на ту, что была до тебя — ту, которую я любил со всей страстью, столь пылкой и всепоглощающей, что она сожгла меня дотла. И если оставалась еще хоть капля жизни во мне, тлеющий уголек среди пепла, то все это было лишь для тебя.

Когда мне было плохо, я приходил к тебе. Ты встречала меня чаем с мятой, горьким шоколадом и щемящей нежностью. Я клал голову тебе на колени, ты гладила меня по волосам, и под легкими прикосновениями твоих пальцев я мог наконец отпустить всю ту горечь и боль, что терзали меня.

Когда мне было хорошо, я звал тебя в парк. Мы гуляли часами, кормили уток и ели мороженное. Я кружил тебя в объятиях и целовал в губы — легко, почти невесомо. Не смел просить чего-то большего.

Ты была самой светлой моей любовью, Майя.

Моя Майя.

Но я не заметил начавшегося в тебе разложения. Может, не хотел замечать. Ты всегда была хрупким цветком, моя Майя, и этот мир был слишком жесток для тебя.

А я не смог уберечь.

Твое гниение было прекрасным в своей омерзительности. Как гниение лилий — с тяжелым удушающим сладковатым запахом, бурыми пятнами на когда-то белоснежных лепестках, слизью, остающейся на пальцах.

Я любил тебя и такой тоже. С синяками на сгибе локтя, тонкими истерзанными венками под полупрозрачной бледной кожей.

Любил, когда ты кошкой забиралась ко мне в постель и целовала — жадно, умело, иначе.

Я чувствовал вкус других мужчин на твоих губах, тень их касаний на твоей коже. Я сжимал тебя в объятиях, пытался стереть с тебя их клеймо, и молил остановиться — всегда безмолвно, никогда вслух.

А на следующий день мне становилось все равно.

Тот едва тлеющий уголек жизни, что я когда-то доверил тебе, ты не смогла сохранить. Я не виню тебя, ты и саму себя сохранить не смогла.

Со временем все прошло, осталось лишь безразличие.

Я наблюдал твои истерики и слезы с холодным интересом, и мог думать лишь о том, какой красивой ты была в эти мгновения — с потеками туши на щеках, с искусанными губами и спутанными волосами.

Я обнимал тебя и говорил ничего не значащие слова, пустые и неискренние. Ты утирала слезы и горько улыбалась. Смотрела устало.

Иногда, когда мне было плохо, я снова приходил к тебе — по привычке. Ты встречала меня чаем с мятой, горьким шоколадом и щемящей тоской. Я клал голову тебе на колени, ты гладила меня по волосам, и под легкими прикосновениями твоих пальцев я чувствовал собственное гниение, постепенное отмирание.

А вчера все закончилось. Вот так просто.

Ты сама позвонила мне, впервые за долгое время, позвала в тот парк, что когда-то, годы назад, был нашим счастливым местом. Я пришел, не мог не придти, хотя бы из той же привычки. Сидел с тобой на скамейке, молча, сжимал твое запястье, чтобы чувствовать под многочисленными фенечками пульс — убедиться, что ты была живой, — не мираж, не пустая оболочка.

Ты смотрела на меня, а я отчаянно пытался вспомнить, за что любил тебя когда-то, любил ли вообще.

— Я уезжаю, — сказала ты тихо, с прежней нежностью и любовью, такой неправильной теперь, вывернутой наизнанку, прогнившей насквозь.

— Куда? — спросил я безучастно.

— К любимому.

Я поднял на тебя взгляд. Не было удивления или обиды. Я давно чувствовал — в твоих словах, в твоих поцелуях — отголосок того, другого, возможно, похожего на меня — на того меня, каким я был когда-то, или каким лишь мог стать.

Ты улыбалась, а глаза горели болезненной, лихорадочной радостью — имитацией счастья.

Я улыбнулся в ответ, и в этой улыбке не было ни горечи, ни облегчения. Мне было все равно.

Я отпустил твое запястье.

Моя Майя.

Теперь уже, слава богу, не моя.

---

Официально перерыв в выкладке Life in red.

И во всем остальном тоже.

Ухожу в запой.

Всем любви.

---

Сегодня вспоминала свое первое знакомство с Mozart, L'Opera Rock, ну и со французскими мюзиклами в целом. В очередной раз убедилась, что меня не так просто втянуть во что-либо, как может показаться на первый взгляд. Процесс был болезненным.

А вообще решила я все же взяться писать тот фик про оставшегося в Италии Сальери. Нет, сначала я, разумеется, закончу перевод, но начать собирать материал можно уже сейчас. Только бы с литературой разобраться.

Чувствую, это будет в большей степени работа с историческими персонажами, лишь слегка вдохновленная образами постановки, а все же. Интересно будет попробовать силы в подобном жанре.

Удачи мне. Хоть и рано еще.

@темы: Mozart L'Opera Rock, thinking thinky things

---

Я, наверное, дикий тормоз, но все не могу нормально послушать альбом Фло.

Нет, на айтюнс честно зашел, прогнал превью на скорую руку, но полноценно так догнаться все не получается.

Печаль.

*UPD

Послушала, осталась довольна, полюбить пока ничего не успела, у меня это процесс не одного-двух дней, но все же.

Приятно, ненавязчиво, вокально местами удовлетворяюще. Нет-нет, не в укор Фло, но je ne sais pas в этом смысле был крайне монотонным, и потому имелись опасения.

Mes Eléphants Roses по-прежнему вызывает истерику. Исключительно в хорошем смысле.

@темы: флюбленный наркоша (с)

---

А я все же напишу этот пост, давно планировала. Это даже не статья как таковая, скорее универсальный ответ всем тем, кто пытается “советовать” мне разнообразить тексты (свои, а в особенности переводы) словами “заменяющими” имена персонажей и местоимения. Парочка примеров из LIR неизбежна, потому что - помните? Рабочий блог.

Так вот, в большинстве случаев тексты сейчас пишутся в так называемом третьем лице ограниченном (“внутренняя точка зрения”). То есть, даром что формально это третье лицо, мы продолжаем видеть мир как бы глазами какого-то одного персонажа - фокального персонажа.

И вот здесь начинаются трудности с наименованиями.

Начнем с самого фокального персонажа.

Как мы называем его самого, в общем-то, зависит от того, как он называет себя сам. Вы пробовали когда-нибудь писать посты о себе, но в третьем лице? Попробуйте вспомнить, как называете себя. По нику, возможно, по имени. Иногда даже по должности. Например, “мемуары несчастного админа”. По фамилии - если вас частенько так называют.

Но уж точно здесь не может быть никаких “мужчин”, “блондинов” и прочих радостей.

LIR-заметка

Вот Сальери себя считает исключительно Сальери (это отчасти как “Петрович” или “Иванов” - когда тебя иначе никак и не называют, имя “прирастает”). А то, что он Антонио вообще-то, как-то и не вспоминается. Да и с чего бы? Один Моцарт, да и то раз в пятилетку, позволяет себе такое обращение.

DC-заметка

А в бэтфэндоме всегда любопытно переключаться с Брюса на Бэтмена и обратно - не думайте, это очень важно. Почти психологический прием.

А теперь поговорим об окружении. Здесь все опять завязано на фокального персонажа (разумеется). Вот как он видит, воспринимает того или иного человека, так он и будет называться в тексте.

Вот тут-то и блондинки и брюнетки могут появляться. Злоупотреблять, впрочем, не стоит. Ваш герой впервые увидел другого персонажа, и у того есть отличительная черта, сразу ему, персонажу, бросившаяся в глаза? Тогда это может быть и “блондинка”, и “рыжая девица”, и даже “сисястая дамочка” (неизящно, но бывает). К первому же впечатлению относим “парней”, “мужчин”, “девушек” и так далее.

Если персонажи уже знакомы. О, вариаций масса. Как в своих мыслях ваш фокальный персонаж другого зовет, то и подойдет. Это может быть фамилия или имя, должность или звание, а также “этот идиот”, “эта чертова истеричка” и прочее.

LIR-заметка

Так вот Моцарт не станет “Вольфгангом” в тексте, пока Сальери не начнет его так называть хотя бы мысленно. “Этим идиотом” он уже, впрочем, побывать успел - каков прогресс!

В общем, на этой ноте я и закончу. Как я уже сказала, полноценной статьей здесь и не пахнет, а то мы могли бы еще поговорить о том, как у фокального персонажа не может ничего отражаться на лице (если только это не вариант “должно быть, на его лице в это мгновение отразилось...” ), не могут краснеть глаза, топорщиться усы - если только он не смотрит в зеркало. В общем, никогда не следует забывать “ограничения” третьего ограниченного, и да будет вам счастье.

P.S. А автор LIR иногда забывает. Пару раз приходилось исправлять. А как минимум один раз я забыла.

P.P.S. И читайте больше классической литературы. Первый, кто найдет мне у классиков “блондинов” или “брюнетов” вне ситуаций, упомянутых выше, получит... а, черт знает, что-нибудь да получит.

@темы: Mozart L'Opera Rock, DCU

---

В процессе поиска одной детали по диалогам с моцарто-софэндомником отрыла пересказ приснившейся некоторое время назад истории. В очередной раз подивилась, какая странная штука подсознание. По-моему я собрала все фикрайтерские штампы, значительную часть которых я не люблю ну совсем.

А сном решила поделиться. Пусть будет.

Итак, юный, полный надежд талант Вольфганг Амадей Моцарт страдает от домашнего насилия. Леопольд издевается над свои чадом почем зря. Как ни странно, годы унижений не сломили юного гения, он стремится к свету (музыкальному), лелеет надежды и мечты и... юношескую влюбленность в придворного капельмейстера Сальери (с которым он не встречался. типичный celebrity crush).

Разница в возрасте между ними, к слову, чудесным образом увеличилась. Если Моцарту едва ли было больше шестнадцати, то Сальери было, может быть, слегка за тридцать.

В общем, не в силах больше терпеть отцовских издевательств, Моцарт убегает в Вену... видимо, пешком.

И что бы вы думали, там наше юное, доверчивое, восторженное, влюбленное создание попадается прямо в руки капельмейстеру.

Сальери, в лучших своих традициях, продолжает сохранять образ добропорядочного гражданина и предлагает юнцу и стол, и кров.

А кто не слышал в Вене о ребенке-гении Моцарте? Сальери слышал. И то, что он слышал, ему не понравилось. Конкуренция подрастает. И тот тип конкуренции, что только для приличия называется конкуренцией, потому что по факту соперничать с ним - гиблое дело. Гений, видите ли.

Но кто как не расчетливый Сальери готов увидеть в таком счастливом стечении обстоятельств возможность взять судьбу юного гения в свои руки. Это гораздо изящнее, чем просто задушить его простыней (да, об этом мне тоже снился сон). Тем более, мальчишка так очевидно и наивно влюблен.

Я, честно говоря, не помню, то ли Моцарту хватило "ума" признаться в своей влюбленности, то ли это было так очевидно...Сальери предлагает Моцарту быть его наставником... по музыкальной части, ясное дело. То есть Моцарт конечно гений, но ему шестнадцать, Сальери опытнее и все дела. Плюс он надеется воспользоваться этим положением - наставника (и предмета любви), чтобы манипулировать мальчишкой. Чтобы если он и сиял, то только потому что он, Сальери, позволил ему сиять.

Дальше во сне следовала череда уроков фортепиано, полных смутно эротических bdsm-элементов.

Нет, с физической стороны там был минимум... ну, может быть, дирижерской палочкой по пальцам - не более того. Но представим - юный, восторженный, влюбленный Моцарт, который всего лишь хочет... понравиться? И холодный, язвительный Сальери, попытки Моцарта в котором лишь разжигают ненависть и зависть.

А вот ближе ко второй половине уроки фортепиано, собственно, начали дополняться уже смутно эротическими инсинуациями... скажем, рука задержалась чуть пониже спины...

И...я иногда ненавижу свои сны за то, что они вечно хотят рассказать мне макси, вместо того, чтобы сразу в койку, а на макси у меня сна не хватает.

"Сразу в койку", правда, попытка тоже была. Дошло только до предложения, впрочем. Затем я проснулась.

@темы: Mozart L'Opera Rock, #глубокое проникновение, Сны - это что-то летучее, да жаль мы летать не обучены (с)

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Запись жалобная.

В продолжение тенденции рабочего блога Life in red.

И, между прочим, я заметила, что я крайне бесполезная для фэндома единица. То есть если я что-нибудь перевожу, то тематические посты мелькают.

А все прочие радости? Нашел фото/видео - поделись с ближним? Ха-ха, нет.

Но к слову о фото. В попытке рассортировать свою помойку под названием "папка с изображениями", наткнулась на всем, наверное, известное фото. Но почему-то не могла не подумать, как живо оно ассоциируется с тематикой Life in red.

тык

Вот, казалось бы, сиди и вдохновляйся. И тут начинается "жалобная" часть. 5 глава не дается совершенно. Несколько дней как застряла на безуспешных попытках хоть как-то сформулировать два-три особо мерзопакостных абзаца. Уж и перерыв устраивала, и отвлекаться пыталась, а все тщетно. Хоть выкладывай "как есть", а потом возвращайся-подчищай.

Грусть.

@темы: Mozart L'Opera Rock, whining, #трудности перевода

---

Сегодня приснилось, что я пишу долгий пост благодарности своим ПЧам, ввиду, кажется, отсутствия "приветственных" записей.

Проснувшись, я подумала, - а, может, стоит? А то ведь, мне кажется, захаживают сюда еще эти не отчаявшиеся личности, надеющиеся на посты по "Темному рыцарю" и на продолжение перевода "Невозможных миров".

Мне даже кажется, что их большинство.

Наивные.

Но потом решила - нет, лень. Но, ежели что, люблю и ценю и за жизнь тоже всегда готова поболтать.

Вот.

@темы: ПЧ

---

Этот дневник становится все информативнее и информативнее. Он уже сейчас выглядит, как рабочий блог Life in red, а я все продолжаю тенденцию.

Сегодня (и вчера, впрочем, тоже) особенно радует проверка орфографии. Глава не редактируется? Ну хоть настроение себе подняла.

осторожно, спойлеры!

Отсюда, с легкой руки услужливого гугл докса появился в народном фольклоре не только Валера, но и прочие персонажи.

Больное воображение начало уж было складывать историю...

чувствительным натурам и всем тем, кто не терпит издевательства над прекрасным под кат не лезть

Жил был на свете простой парень - Валерка по прозвищу "Антоним". Прозвали его так ближайшие друзья, возможно, от вечного желания Валерки всем противоречить. В особенности - своему заклятому врагу Фарадею Мартову. Впрочем, перечить Мартову не особо удавалось, у того была надежная братва. Верная баба, до того постоянная, что ее иначе как "Константой" и не называли, и дружбан Мореный Понтер, который, по слухам, толкал порно из-под полы. На стороне Валерки же был лишь местный авторитет по кличке "Граф". Его, впрочем, также украдкой называли несколько необычным прозвищем "отсиди" - ходок у графа было дохрена. Но графу ой как не нравились взгляды, которые Валерка иногда кидал на филейную часть Мартова, а потому союзником он был ненадежным...

Но на этой ноте я, впрочем, выдохлась. А вообще курить надо меньше.

@темы: Mozart L'Opera Rock, #трудности перевода

---

А вот в Life in red и настал тот неудобный момент, когда понимаешь, что пора переходить на "ты", но не знаешь, как и когда.

Во французском разделение на ты/вы имеется. Имеется оно и в немецком.

С современном английском, впрочем? Нет.

Это значит, что автором переход с вежливости на фамильярность нигде не отмечается (помогает, впрочем, переход на обращение по имени, но далеко не всегда).

В таком случае действовать приходится интуитивно... а иногда, бывает, перейдешь на "ты" а спустя несколько строк понимаешь - рано.

Впрочем, когда это процесс естественный, даже в реальном общении скачки с "вы" на "ты" и обратно вполне возможное явление. Оно, может, и к лучшему.

Но все равно лишняя головная боль.

@темы: Mozart L'Opera Rock, #трудности перевода

---

Life in red: 4 глава

Название: Life in red
Фэндом: Mozart, L'Opera Rock
Автор: rrueplumet (bob)
Переводчик:  Nayeri
Пейринг: Моцарт/Сальери
Рейтинг: R
Предупреждения: смерть персонажа, авторская пунктуация, не бечено (!)
Статус: в процессе перевода

сие не перевод, сие первоапрельская шутка

Вечером того же для Сальери был приглашен на ужин в императорский дворец. Иосиф II решил устроить небольшое торжество по случаю особенно успешной реформы налогового департамента - события, несомненно, важного для благополучия всего австрийского народа. Император собрал всех своих друзей и приближенных, и Сальери, равно как и Розенберг, пользовавшийся доверием сей высокопоставленной особы, также был включен в список гостей.

Они с Розенбергом сидели за одним из многочисленных круглых столов, расставленных в пышно убранной зале, ожидая смены блюд, когда послышавшийся из-за спины смутно знакомый голос заставил Сальери обернуться:

- Над чем вы с Моцартом работаете?

Сальери знал, что в последнее время как сам Моцарт, так и его либреттист пользовались расположением Иосифа II, однако же появление на вечере Да Понте, практически сразу же столь бесцеремонно набросившегося на него с расспросами, застигло врасплох.

Неспешно попивающий вино Розенберг опустил бокал, чтобы послать Сальери вопрошающий взгляд. Сальери мысленно выругался. Он так и не успел сказать графу о предложенном Моцартом сотрудничестве.

Объяснения с графом, впрочем, могли подождать.

- Ничего особенного, право, - сказал он Да Понте и, отвернувшись, добавил уже тише, скорее для себя, чем для кого бы то ни было еще. - Лишь преходящее увлечение... ничего особенного.

- Преходящее увлечение? - рассмеялся Да Понте и, скрестив руки на груди, в притворной задумчивости коснулся рукой подбородка. - И скажите мне, синьор, насколько же увлекательно ваше совместное времяпрепровождение?

Последняя фраза прозвучала на итальянском. Сальери замер. С чего это Да Понте решил заговорить с ним по-итальянски? Если только он не желал сказать нечто, что могло бы быть неоднозначно истолковано прочими присутствующими. И значит у него была причина считать, что им стоит соблюдать осторожность в выражениях. Неужели Моцарт сказал ему что-то о...?

Сальери почувствовал жар смущения, почти сразу же сменившийся стыдом и глухим раздражением. Не глядя на Да Понте, он резко ответил ему на родном языке:

- Почему бы вам не доставать Моцарта своими расспросами, назойливый вы ублюдок?

Сальери внутренне поморщился от собственных слов. Не в его манере было отвечать столь быстро и необдуманно. Он всегда тщательно выбирал слова, и недаром - в противном случае, как оказалось, он выглядел столь же неотесанным грубияном, что и этот идиот Моцарт - который, к слову, и был виной всему происходящему.

И, кстати говоря, как же Моцарту удалось устроить сцену, даже не присутствуя в этой комнате?

Да Понте сделал вид, будто в прозвучавших словах не было ровным счетом ничего оскорбительного. Сальери также постарался сохранить лицо. Он выпрямился на стуле и потянулся за бокалом вина. Да Понте опустил руку на его плечо, сжав пальцы столь сильно, что не умей Сальери столь хорошо держать маску безразличия, он бы поморщился от боли. Да Понте наклонился к нему и почти прошипел по-итальянски:

- Я наблюдаю за вами. Берегитесь.

Он резко отпустил его плечо и стремительно отошел прочь. Сальери даже не посмотрел ему вслед, вместо этого обводя взглядом собравшихся за столом. Те в ответ, как один, уставились на него. Он глубоко вздохнул и поднял бокал с вином, делая долгий, долгий глоток. Когда же он поставил бокал на стол, разговоры за столом возобновились, и он более не ощущал себя центром всеобщего внимания. Один Розенберг продолжал сверлить его взглядом. Сальери вновь проигнорировал графа и поднялся из-за стола в намерении покинуть вечер. Проходя к выходу мимо Да Понте, он чувствовал на себе его пристальный взгляд. Он не обернулся, впрочем, и, выйдя из залы в тишину коридора, направился к экипажу, чтобы уехать, наконец, домой.


***

Сальери часто мучила бессонница. Порой даже незначительное беспокойство, засевшее в сознании, часами не давало ему сомкнуть глаз. Разум умолял чувства утихнуть, позволить отдохнуть, но мятежная душа к этим мольбам оставалась глуха.

Этим вечером он даже не пытался отправиться спать пораньше, это не принесло бы никакой пользы. Слишком тяжек был груз его мыслей, и он знал, что сон не придет легко.

В попытке хоть как-то отвлечься от терзавших его противоречивых чувств, Сальери, взяв с собой подсвечник с зажженной свечой, направился в свою личную библиотеку.

Войдя в комнату, он сел в кресло у заваленного книгами стола и взял в руки один из томов, надеясь, что чтению удастся его увлечь.

Тщетно.

Он взял другую книгу, одну из его любимых, однако и это не помогло. Взгляд скользил по строчкам, но смысл не доходил до него, он снова и снова перечитывал те же абзацы, и каждый раз вновь отвлекался на собственные мысли.

Вздохнув, Сальери поднялся на ноги, направляясь к книжным полкам в надежде найти что-то еще не прочитанное, что, возможно, заинтересует его. Собранные в библиотеке книги принадлежали не только ему. Некоторые тома он получил от родственников, иные - от друзей, а несколько и вовсе были оставлены теми из слуг, которым позволялось пользоваться его коллекцией. Библиотека была не столь уж большой, впрочем, но весьма достойной.

Сальери неспешно шел вдоль полок, в тусклом свете свечи разглядывая корешки книг, надеясь, что какая-то из них привлечет его внимание. Он переставил несколько томов, отчего-то находившихся не на своих местах - подобные мелочи всегда его раздражали, - а затем его взгляд упал на небольшую коричневую книжицу, лежавшую поверх нескольких других. Он взял ее, чтобы поставить на место, однако, взглянув на обложку, обнаружил, что автор у книги отсутствовал. Равно как и название.

Сальери вернулся к столу, поставил на него подсвечник и, устроившись поудобнее в кресле, открыл загадочную книгу на случайной странице.

“Опуститесь на одно колено и, развязав корсаж вашей партнерши, проведите языком по ее животу, чуть посасывая кожу, прежде чем опуститься...”.

Сальери захлопнул книгу и выругался в голос.

Что за чертовщина?

И как это должно было помочь избавиться от терзавших его мыслей?

Он вновь взял в руки богомерзкую вещицу и тщательно осмотрел ее со всех сторон, пытаясь найти хоть какое-то указание на то, кому она принадлежала и откуда вообще взялась в его библиотеке. Книга была написана на итальянском, и это первое, на что он обратил внимание, несмотря на то, что был несколько отвлечен содержимым.

Сальери снова открыл книгу, чтобы заглянуть под обложку, надеясь найти имя владельца. Имени, впрочем, там не обнаружилось, зато была дата, когда эта вещь была куплена - пятнадцать лет назад, и где - на испанских островах, у некоего испанского же торговца, название лавки которого выглядело весьма и весьма подозрительным. Сальери не был силен в испанском, но суть уловил - и ни за что не намерен был повторять подобного вслух, если не хотел провести остаток вечера в молитвах. После покаяния, совершенного ранее в тишине своей комнаты - в попытке избавиться от чувства вины, терзавшего его после произошедшего этим днем, у него не было никакого желания вновь обращаться к Господу. Однако же он чувствовал, что после прочтения подобного ему вновь необходимо было духовное очищение.

Разумеется, он прочел эти строки случайно. Как он мог догадаться о столь возмутительном содержании?

Положив книгу на стол, Сальери молча уставился на нее, нервно барабаня пальцами по столу. Если бы книги умели говорить, эта непременно насмехалась бы над ним. Если бы книги были шлюхами, эта приподнимала бы свои юбки, призывая любить ее. Он отодвинул книгу чуть дальше, в тень, хотя это и не принесло облегчения. Безмолвная насмешка ощущалась все так же ясно. Сальери дотронулся до книги кончиками пальцев и опять притянул ее к себе. Убрав руки, он вновь уставился на обложку.

С другой стороны, что дурного было в простом прочтении? Ведь он не делал ничего из того, что там описывалось, и не имел подобного намерения.

Сальери вновь взял книгу в руки, открыл ее наугад, и тут же захлопнул, лишь мельком увидев иллюстрацию.

Мгновение он сидел, не двигаясь, в полной тишине, затем медленно открыл книгу на той же странице и остановился, уставившись на изображение. Он оглянулся через плечо, будто опасаясь, что кто-то застанет его за этим постыдным занятием, и затем перевел взгляд обратно на книгу. Закусив нижнюю губу, Сальери перевернул страницу. Он пробежал глазами написанное, бездумно касаясь рукой лица, ощущая, как горят щеки от одной мысли, что кто-то вообще может попытаться... он опять перевернул страницу. Пресвятые угодники! Кое-что из описанного даже не выглядело физически возможным...

Кто вообще это придумал?

Акт полового сношения был вполне понятен для Сальери, в нем не было ничего сложного.

Так какого же черта описывалось в этой книге?

Неужто... что это, две женщины?

Господь Всеблагой.

Сальери вновь поспешно перелистнул страницу, но затем остановился, привлеченный заглавием текста. Взгляд невольно скользнул по строчкам, и лишь спустя некоторое время он осознал, что написанное и вовсе не должно было привлечь его внимание, не должно было ничего значить - в главе говорилось о половом акте между двумя мужчинами.

Он захлопнул книгу. Довольно. На сегодня этого было более чем достаточно... нет, не на сегодня - навсегда. О чем он только думал? Зачем вообще взял в руки эту отвратительную вещь?

Сальери поднялся на ноги и решительным шагом направился к книжным полкам, чтобы положить книгу туда, где ее нашел. Затем он вернулся к столу и, взяв подсвечник, собрался уходить.

Он уже почти дошел до двери, когда, повинуясь внезапному порыву, вернулся за книгой, чтобы унести ее с собой в спальню. Добравшись до туда, однако, он вновь ощутил укол вины и поспешил спрятать книжицу подальше, под стопку тяжелых томов, посвященных теории музыки. Он надеялся лишь, что убрав с глаз долой этот источник искушения, он сможет просто забыть о его существовании. Подобное казалось маловероятным, но попытаться стоило.

Раздевшись, Сальери лег в кровать и закрыл глаза.

И в то же мгновение его разум наполнили все те мысли, от которых он столь тщетно пытался избавиться. Злополучная книжица только подлила масла в огонь. Воспоминания о произошедшем этим днем вспыхивали перед его глазами, и он больше не мог этому противиться.

Легкое касание губ, лишь тень прикосновения, а затем и настоящий поцелуй - глубокий и настойчивый. Кто целовался вот так? Уж точно не Сальери. Только не до этих пор. И затем... мгновение, когда Моцарт сжал его бедра, прижимаясь близко, не позволяя отстраниться, несмотря на тщетные попытки и слабые протесты разума. Ритмичные движения, возбужденная плоть, прижатая к плоти, удовольствие, приносящее с собой боль. Губы, ласкающие шею, падение их тел. Вес Моцарта, почти лежащего на нем. Рваный, судорожный ритм - все резче и быстрее. Рука, скользящая по груди в направлении, понятном им обоим. Что произошло бы дальше, не помешай им Да Понте? Моцарт бы...?

Сальери тряхнул головой и открыл глаза, лишь тогда замечая, как сбилось его дыхание. Он был возбужден, почти болезненно, от одних только воспоминаний. Неловко поерзав на постели, он вновь закрыл глаза, отчаянно молясь, чтобы сон снизошел на него.

Образы из книги мешались с воспоминаниями о Моцарте, и только усилием воли он заставлял себя лежать недвижно, не открывая глаз. Не думать, только не думать.

Сальери не знал, как много времени прошло, прежде чем он наконец смог заснуть.

запись создана: 01.04.2013 в 02:10

@темы: Mozart L'Opera Rock, S&M, #перевод, #фанфик, Life in red, #глубокое проникновение

---

Сегодня мне плохо.

Сегодня мне охрененно плохо, и я не знаю, что с этим делать.

Хочется стереть себя, как неудавшуюся попытку чего-то потенциально стоящего.

Я, может быть, слишком много выпила, а, может быть, слишком устала.

Устала, в том числе, любить.

Я два часа просидела под его окнами без куртки, просто сидела и плакала, и может быть немного, самую малость, надеялась, что моя жизнь - сказка.

Что выйдет он, пожалеет и утешит.

Мне не нужно его любви, но он сам нужен - очень. Любить его нужно - очень.

Но я устала.

@темы: The darkest hour is just before the dawn